… А вот Кабусикинаки взбешена! Исконный лик свой явила уж и вовсе не лиса! Та личина, — воистину страшна. Доросла до высоты в два перста, три версты. Частоколом Сабли-Зубы, — ряда в три. Костяные когти выпускает, — в три локтя, — страхолюдная, безумная демоница!
Полоумием горя, чёрные чернильные глаза, жгут чугунной темнотой, — дыры прожигают, липкой скверной душу зачерняют. Сквернословит, верещит, желчь горит в ней и шипит, во все стороны летит.
Дурным голосом визжит. Дыбом шерсть, спина дугой, хвост стоймя стоит, — трубой.
Свист по горнице пронёсся, ураганом просвистел.
Тотчас ожили все тени, строят изгородь из тел. Воют, бешено кричат, зверьём дикарским рычат, в клочья разорвать хотят.
Колдун обороняется, закарданом отгородясь, столько трупаков не видел отродясь. Приуныл совсем ведьмак, ощутил природный страх.
Голову пеплом осыпает, в бездну кручинную ныряет. Надевает уныния венец, да неужто пришел их конец?
Знать не знал и не гадал, когда на свадебку надёжу клал, — уж не гулять ему на своём пиру, уж не выпить хмельного медку, уж не вкусить сдобного каравая, уж не сорвать запретный плод рая…