Когда великий итальянец Томмазо Маринетти в 1914 году приехал в Россию, его отвели в подвальное кафе «Бродячая собака». Он сидел за столиком, осушая бокал за бокалом, не обращал внимания на то, что творилось на эстраде и, периодически стряхивая сонливость, разражался громовой тирадой: «Обладать женщиной — не значит тереться об нее, а проникать телом в тело! Вставлять одно колено между ляжек? Какая наивность! А что будет делать второе?» Русские посетители кафе от возгласов трепетали — а речь шла о том, как правильно танцевать танго: яростный футурист Маринетти только что опубликовал манифест «Долой танго и Парсифаля!» и шпарил кусками из него. Тема была актуальной — в «Бродячей собаке» как раз этот танец считался самым модным, в пику «устарелым» ужимкам босоногой позерки Айседоры Дункан.
Петербургская «Бродячая собака» — прославленное арт-кабаре Серебряного века. Но не единственное — в ту эпоху их было множество по всей России. Другое знаменитое питерское заведение — «Привал комедиантов»; еще в столице существовали театральные «Лукоморье», «Кривое зеркало» (где придумали пародийную оперу «Вампука»). В Москве были «Летучая мышь» (там отдыхали мхатовцы) и «Алатр», в котором начинал петь Вертинский, а Вера Холодная познакомилась с Ханжонковым. В Киеве работал «Х.Л.А.М.», а в Ростове-на-Дону «Подвал поэтов» — приют ничевоков, великих русских абсурдистов. Эти кафе, где представители богемы чувствовали себя как дома, появлялись и в 1900-х годах, и после революции, причем некоторые просуществовали до 20-х.
Ну что значит «как дома»? Лучше, чем дома!
В «Летучей мыши» после напряженного трудового дня Станиславский отплясывал канкан, а величественная Книппер-Чехова исполняла легкомысленные песенки. Будущий балетмейстер Метрополитен-оперы Борис Романов скакал верхом на стульях.
Пока еще весьма приличный режиссер на госслужбе Мейерхольд на маленькой сцене «Бродячей собаки» экспериментировал со всеми приемами, какие ему приходили в голову, — что из этого вырастет, мы знаем.
Директор императорских театров князь Сергей Волконский организовывал там же показ приемов модной ритмической гимнастики — не сам, а силами своего друга, почти голого француза Поля Тевна, танцовщика и художника, в будущем сердечного приятеля Кокто и Стравинского.
Актеры приходили сразу после вечерних представлений — иногда даже не сняв грим. Разумеется, было много флирта, алкоголя и иных веществ. Список лиц и развлечений бесконечен и разнообразен, всего не перечислишь — в любых художественных мемуарах той эпохи можно встретить упоминания этих своеобразных «культурных центров».
Спецпроект
Почему театральные и литературные кабаре стали появляться в таком количестве именно в эту эпоху?
Дело в том, что в начале ХХ века уже образовалась критически большая масса «профессиональных бездельников» — простите, работников умственного труда (артистов, художников, поэтов, журналистов). Именно поэтому в Серебряном веке и случился такой всплеск культуры.
Но тут свою роль сыграл и бытовой фактор: в собственные гостиные на интимные вечера эта публика уже не влезала. Да и не было у них своих гостиных и «салонов» — работающие же люди. Возник запрос на создание собственных ночных заведений, где можно веселиться без оглядки на людей цивильных, быть собой, быть богемой. В Европе такие кабаре давно уже были придуманы — дошло дело и до России.
Первые подобные заведения были полностью закрытыми, туда пускали только «своих». Но такой формат, разумеется, был экономически нежизнеспособен — через некоторое время пришлось распахнуть двери для всех. Однако ранний, «закрытый» этап оказал отличный пиар-эффект: среди прочей публики уже активно циркулировали слухи о кабаре, где можно было увидеть всех знаменитостей запросто или в самых удивительных постановках.
Богема, в особенности практичные директора этих кафе, относилась к буржуазии с презрением, как к кормовой базе: например, в «Бродячей собаке» посетителей делили на представителей искусства и так называемых «фармацевтов».
Этим словом, как вспоминает Бенедикт Лившиц, именовали людей любой другой профессии, лишь бы у них водились деньги. С посторонних просто за вход в кабаре драли огромные суммы, да и счета за обслуживание наверняка выходили побольше, чем для своих. Очевидно, именно эти досужие зрители в основном и делали кассу заведениям — ведь альтруизм в точках общепита быстро приводит к краху. А звезды обставляли свое появление по-настоящему театрально.
«Затянутая в черный шелк, с крупным овалом камеи у пояса, вплывала Ахматова, задерживаясь у входа, чтобы по настоянию кидавшегося ей навстречу Пронина вписать в „свиную“ книгу свои последние стихи, по которым простодушные „фармацевты“ строили догадки, щекотавшие только их любопытство» (Б. Лившиц).
Актеры, участвующие в спектакле, могли сидеть в зале за соседним столиком и подавать реплики — так, что и не сразу сообразишь, что это тоже действующее лицо постановки, а не пьяный завсегдатай. Актрисы взбирались на столики, чтобы танцевать между тарелками.
Приличных дам и господ, помимо развязности бомонда, разумеется, приводил в трепет и сам антураж арт-кафе, сильно отличавшийся от атмосферы приличных ресторанов с зеркалами и вышколенными официантами. Размещались кабаре, как правило, в подвальчиках с низкими сводчатыми потолками. Попадать туда следовало через подворотни, налево, направо, вниз по ступенькам, пригните голову, тут долго стучаться. Гостей заставляли проходить обряд посвящения, например надевали на них бумажные колпаки.
«Лица, которые мы привыкли видеть важными и деловитыми, стонали от спазм неудержимого хохота. Всех охватило какое-то беззаботное безумие смеха: профессор живописи кричал петухом, художественный критик хрюкал свиньей» (Н. Эфрос).
На атмосферу, конечно, влияло оформление: им по дружбе занимались приятели содержателей этих подвальчиков — те самые живописцы, которые сейчас входят в топ-100 самых дорогих русских художников по результатам аукционов. Например, буфетную и еще одну комнату в петербургском «Привале комедиантов» процессиями итальянских актеров расписывали Борис Григорьев (сегодня аукционный рекорд на его картину составляет 3,7 млн долларов) и Александр Яковлев (4,6 млн). Ставни, разрисованные Судейкиным, закрывали окошки — на них был изображен венецианский карнавал. Стены одного из залов «Бродячей собаки» он же украсил фигурами изогнувшихся женщин и арапчат, невиданными птицами и цветами ядовито-зеленого и лихорадочно-красного цветов, а Николай Кульбин оформил вторую комнату вырвиглазной кубистической живописью.
Вместо скатертей порой стелили яркие платки. Некоторые дизайнерские тренды таких подвальных кафе самовоспроизводятся и в XXI веке: столы из некрашеного дерева, кирпичные стены без штукатурки…
Смирившись с присутствием посторонних, кабаре не обращали на них внимания. Хотя за столиками, стоящими перед сценой, устроиться и заказать себе выпивку мог любой, пришедший с улицы, но на самом деле все многочисленные мероприятия устраивались для людей одного круга, пусть и не обязательно друзей. Для них актеры ставили театральные миниатюры, танцевали (нередко комический балет), литераторы читали стихи (зачастую это было первое исполнение), доклады и лекции. Михаил Кузмин описывал постановочную кухню происходившего в «Бродячей собаке». Последовательность обычно была такая: сбор гостей, шушуканье, первые стаканы. Затем официальная часть, с одним-двумя подготовленными номерами, без всяких импровизаций. (В «Бродячей собаке», например, проходили тематические «музыкальные понедельники», «вечера повышенного настроения», «плясы козлоногих».)
И наконец, когда вечер уже перетекал в ночь и атмосфера становилась полна алкоголя, начиналась самая интересная часть «программы» — полупьяная «повальная лирика, то печальная, то радостная, то злобная».
Это стало образом жизни — такой способ людей Серебряного века, которые фонтанировали талантом, явить свои свежие произведения понимающей аудитории, друзьям. Привычка оказалась настолько сильной, что на нее не повлияли даже Гражданская война и революция. Например, киевский «Х.Л.А.М.» (аббревиатура от «Художники, литераторы, артисты, музыканты»), тот самый, где Осип Мандельштам познакомится со своей Надеждой, был основан, видимо, в 1918 году. Подавали там, как вспоминал Леонид Утесов, только морковный чай. А такой деликатес, как черный хлеб, посетители приносили с собой. Но зал всегда был переполнен, потому что главное не еда или алкоголь, а встречи. Ну, а потом советская власть положила конец этим бесконтрольным тусовкам…
Любопытно сравнить историю арт-кабаре с теми процессами, которые происходят в сфере общепита и развлечений сейчас. Ведь в начале XXI века, как и сто лет назад, прослойка людей творческих профессий опять чрезвычайно разрослась, идеологически никем особо не контролируется — и приобрела достаточную экономическую независимость. Логично, что в крупных городах тоже стали появляться «свои» места для определенных типов публики, где постороннему будет некомфортно и где многое (если не всё) окажется для него непонятным. Но увы, такого же количества гениев у нас нет, и тот бесконечный фейерверк талантливого творчества, который громыхал на небольших эстрадах тогдашних арт-кабаре, уже не повторить. А традиция «себя показать» почти полностью переместилась в интернет: там творчества теперь намного-намного больше — даст бог, когда-нибудь количество перерастет в качество.