Да ну и что с того —
в Москве или в Нью-Йорке?
Сегодня Рождество,
и мы с тобой на елке.
Вся в звездах и огнях,
вот-вот взлетит, живая,
счастливцев и бедняг
на праздник созывая…
От крови и от слез
я слышу и не внемлю:
их столько пролилось
в отеческую землю,
что с душ не ототрет
уже ни рай, ни ад их, —
а нищий патриот
все ищет виноватых.
Вишь, умник да еврей —
губители России,
и алчут их кровей
погромные витии…
Но им наперекор,
сойдя с небес по сходням,
поет незримый хор
о Рождестве Господнем.
Поет, дары неся,
с уверенностью детской,
что Тот, кто родился,
сам крови иудейской.
Звучит хрустальный звон
для сбившихся с дороги:
уже родился Он
и мы не одиноки.
Идем со всех концов
с надеждою вглядеться
в безгрешное лицо
вселенского младенца.
Когда земная власть
с неправдой по соседству,
спасение — припасть
к Божественному детству.
Не зная наших уз,
свободный от одежки,
в нас верует Иисус
и хлопает в ладошки.
Рождественской порой,
как подобает людям,
мы Божьей детворой
хоть трошечки побудем.
Творится явь из сна
и, всматриваясь в лица,
Господняя весна
в нас теплится и длится.
Серебряной вьюгой
мир выстиран и устлан,
и Диккенс и Гюго
родней, чем Джойс и Пруст нам.
В нас радуется Бог,
что детская пора есть,
от творческих тревог
взрослеть не собираясь.
Нам снова все друзья
и брат горой за братца,
и нам никак нельзя
от елки оторваться.
Та хвойная весна,
священствуя и нравясь,
с Руси привезена,
а всей земле на радость.
Клубится пар от вод,
сияет мир от радуг…
А нищий патриот
все ищет виноватых.
1990