Вчерась.
Остановили.
Заподозрили.
Попросили выйти из машины.
Вёл себя смирно, яко агнец Божий. Вышел на заклание без зазрения совести.
— Прошу дыхнуть! — потребовал молодой-нахальный.
Дыхнул.
Он повёл ноздрями; мне показалось, пожевал ими воздух.
— Ещё! — проговорил.
Дыхнул ещё раз. Обильно. От души.
— Дыхни лучше ему, — кивок на патрульную машину. — Он молекулу в кубическом метре отыскивает.
Сел.
Дыхнул.
— Пили вчера? — устало спросил старый-усталый.
— Нет.
— Ну я же чувствую, — старый-усталый посмотрел мне в глаза.
Положил руку на сердце, сказал:
— Нет, не употреблял. У Чехова в «Дяде Ване» есть любопытный персонаж. Даже в молодости он имел такую наружность, будто неделю пил запоем, — сказал. — Трагедия всей жизни. Его не любили женщины, меня — гаишники.
Старый-усталый повертел в пальцах мои права. Протянул их мне. Пожелал счастливого пути.
Когда я покидал его машину, проговорил:
— Фамилия персонажа — Сорин. А пьеса называется «Чайка».
Я густо покраснел. В недрах вспыхнул стыд, замешанный на гордости. Впервые в жизни, мне захотелось дать инспектору денег.
Он понял мои чувства и устало взмахнул рукой.
— Не надо. Счастливого пути.