Если бы я была испанкой
мое имя было бы Рок.
У меня бы были роскошные волосы, волнистым водопадом низвергающиеся на плечи и черные, словно угли, горящие глаза. Я бы носила длинные широкие юбки, а в моих руках стрекотали бы кастаньеты. В моей прическе алела бы роза, а сочные губы притягивали бы чужие взгляды. На деревянном помосте я танцевала бы фламенко, отбивая каблуками гулкий ритм. Твое сердце, поддавшись гипнозу моего танца сначала несмело, а потом, распаляясь все больше и больше, тяжелыми, глубокими ударами билось бы в такт, росло, заполняя тебя изнутри, перехватывая горло и перекрывая доступ кислороду. Тра-та-та, Тра-та-та, Тра-та-та-та-та…
Если бы я была японкой
мое имя было бы Покорность.
Я бы носила шелковое кимоно, сковывающее мои движения, с широкими рукавами, делающими меня похожей на диковинную птичку. Моя кожа была бы словно истонченный столетиями фарфор, полупрозрачной и светящейся изнутри каким-то приглушенным светом. Тяжелые, смоляные волосы были бы уложены в высокую, причудливую прическу, а раскосые глаза, в смущении прятались бы под пушистыми ресницами. Мои ступни, когда-то в детстве зажатые в деревянные тиски, так и не смогли бы вырасти и повзрослеть, отчего походка моя приобрела бы очаровательную косолапость. Ты приходил бы хозяином, а я, опустившись на колени, не смея поднять глаза, неторопливо наливала бы ароматный чай, строго следуя тысячелетнему ритуалу чайной церемонии. А потом, скинув с себя шелковистые оковы кимоно, я дарила бы тебе самые безумные ласки, по капле высасывающие силы, словно изощренная пытка.
Если бы я была француженкой
мое имя было бы Женственность.
У меня были бы коротко остриженные непокорные локоны, озорно щекочущие лицо и большой чувственный рот. Я не была бы красавицей, но во мне определенно был бы шарм. Я была бы похожа на осень — вся наполнена тихой печалью и светлой грустью. Я бы пропиталась насквозь ароматом Парижа — пьянящим и волнующим. Моя речь мягко журчала бы буквой «рррр», приятно вибрируя на слуху. Я была бы хрупкой и изящной на высоких, тонких каблучках, звонко стучащих в предрассветной дымке по умытым утренним мостовым. Ты бы смотрел на меня в восхищении и не мог бы понять, объяснить даже самому себе, почему не можешь отвести взгляд. Я была бы само обещание — неуловимое и ускользающее.
Если бы я была африканкой
мое имя было бы Страсть.
Моя кожа имела бы вкус и цвет шоколада, а волосы мелкими непокорными пружинками играли бы с ветром. Я смеялась бы переливами, а мой голос рождался бы где-то глубоко внутри. Иногда я забывалась бы и душой возвращалась к своим далеким предкам, не имевшим понятия о цивилизации. В такие моменты я становилась бы притягательно-опасной. Во мне было бы что-то от дикого хищника, жаждущего свежей крови. Я была бы обжигающе-горячей, словно палящее экваториальное солнце. Тебе безудержно хотелось бы прикоснуться ко мне, провести пальцем по гладкому, гибкому телу, почувствовать электрический разряд, и понять, что я покорилась. Но животный страх обжечься, опалиться и сгореть в огне моей первобытной жажды сковывал бы тебя тяжелыми цепями.
Если бы я была еврейкой
мое имя было бы Тепло.
Мои мягкие, медовые глаза, окутывали бы нежностью. Моя речь была бы еле слышно-картавой и мелодично-певучей. Мое тело было бы создано для того, чтоб познать радость материнства. Моим единственным желанием было бы погрузить тебя в уют, окутать невидимыми сетями домашнего очага. Словно уставший странник, ты каждый раз возвращался бы ко мне, неизменно находя отдохновение и покой.
Если бы я была островитянкой
мое имя было бы Спокойствие.
Я была бы величественно-прекрасна, и безбрежна, как мой прародитель — Океан. Во мне ты услышал бы шепот волн и шорох прибрежного песка, в тот миг, когда вода в страстном поцелуе лижет его, и тут же в смятении уносится прочь. В моих движениях тебе почудилась бы белая чайка, парящая над водой. Мои прикосновения были бы освежающе-прохладными, а настроение менялось бы в зависимости от движения звезд и планет. Я обволакивала бы тебя легким ветерком полу-прикосновений и полу-поцелуев, оставляя на губах и теле соленый вкус. Ты, обманутый безмятежным спокойствием моих вод, заплыл бы далеко-далеко и уже не смог бы вырваться из плена моих бездонных глаз.
Ты все еще хочешь знать, кто я?
Я — содержание. И в твоей власти придать мне любую форму.