Первые Снежинки кружились в небе и падали Мишке на нос.
Мишка ничего не видел, но он помнил, что снежинки красивые и маленькие.
Мишка фыркал носом и удивлялся, что с носа капает вода, а снежинки с носа не капают.
Медленно и устало Мишка слепо бродил между кустами, принюхиваясь и ловя носом едва уловимые запахи знакомых и незнакомых собак.
Вот здесь, например, была Джесси, дурацкая болонка из второго подъезда. Глупая и вздорная баба, почему-то возомнившая себя королевой двора.
А вот какой то незнакомый запах, наверное просто кто-то мимо пробежал.
Мишка шёл тяжело, слишком тяжело даже для старого пса.
Дело было не в возрасте, да, он давно уже не был резвым щенком, но дело было не в этом.
Дело в том, что у Мишки болела душа.
Это люди могут думать, что у животных души нет, а Мишка точно знал, что у него есть душа, вернее, что он сам Душа, потому что именно так его звала Она.
Она была с Мишкой с того момента, как он себя помнил и все пятнадцать лет его жизни.
Она и тогда, когда нашла его в коробке из-под телевизора, уже была не молодая, а потом они постарели вместе.
Они все делали вместе.
Человек и его Душа.
С утра она наливала себе кофе, а Мишке молоко и звала его: «пойдём, Душа моя, встретим новый день нашей жизни».
Говорят собакам нельзя молоко, но Мишке было можно, потому что он «душа».
Потом она неспешно собиралась, надевала шляпку на себя и поводок на Мишку и они шли «плестись». Она так и говорила: «пойдём, Душа, тихонько поплетемся».
И они шли плестись вдоль Мойки ведя беседу.
Вернее, она рассказывала ему про Ленинград своей молодости, а он делал свои собачьи дела.
«Вот здесь, Душа моя, было одно заведение. Ах, какие пончики там давали. Ах, какие пончики. Помнишь, Душа моя, как мы покупали с тобой пончики в магазине на углу, так вот те пончики были в сто раз вкуснее, хотя и эти неплохи. А может, Душа моя, просто я была молодой и небо казалось голубее и пончики слаще. А вот тут, Душа моя, Он меня первый раз поцеловал. Как же жаль, что смерть забрала его раньше, чем мы с тобой познакомились, уверена, вы бы друг друга обожали. Он бы брал тебя на рыбалку, хотя ты мог бы потеряться. Нет, я бы тебя не разрешила брать или ехала бы с вами. Он бы ловил рыбу, я бы читала что-нибудь вам вслух, а ты бы дремал на песке. Ах, как не вовремя он умер. Хотя наверное вовремя умереть и нельзя».
А потом Она пропала.
Просто ушла и не вернулась.
Мишка стал жить один.
Приходила соседка.
Кормила и дважды выводила во двор гулять.
Просто спускала с поводка и ждала пока он сделает свои дела.
Соседка все делала молча.
Мишка сначала обижался, а потом подумал, что для соседки он не Душа, он для неё просто старый пёс, Хозяйка которого ушла и не пришла.
Первые дни Мишка думал, что уехала куда то, но не успела ему сказать, а потом мерзкая Джесси, когда они встретились в кустах сказала: «старый дурак! Издохла она. У нас так Кошка пропала, а потом хозяин сказал, что она издохла». Мишка за это «издохла» по отношению к Ней рыкнул на Джесси так, что та подняла лапу и унеслась с визгом к своей хозяйке.
В ту ночь Мишка страшно выл, выл потому что как это человек может умереть, а Душу свою с собой не забрать. Неправильно это и не честно. Врет все эта дура Джесси.
Но шли дни, а ничего не менялось.
Мишка страдал, но продолжал жить одинокой никому не нужной Душой.
Ел на автомате то, что давала соседка, нюхал и метил кусты и почти перестал ждать.
Вернее ждал, но не ее прихода, а своего ухода к ней.
А потом проснулся однажды и понял что ослеп.
Тыкался во всю мебель, но не расстроился, потому что на что смотреть в этом мире, если Ее нет.
Привык за пару дней передвигаться по памяти, по запаху.
Вот и сейчас двигался между кустами неуверенно, хотя помнил в этих кустах каждую ветку, помнил каждый камень на земле.
Мишка плёлся один, без неё и по привычке ловил запахи.
И вдруг, среди запахов десятков собак, он уловил самый любимый запах на свете.
Пахло кофе, духами, таблетками и счастьем, он подумал, что наверное так умирают.
Сначала резко что-то приносит счастье, чтобы понять, что жизнь была не зря, а потом Бах и издох пёс Мишка.
«Ираида Степановна! Голубушка! Ну как же я рада! Выкарабкалась царица наша! И выглядите как и не скажешь, что чуть не того! Вот медицина то как скакнула! Пёс ваш, вот, совсем плох, ничего не видит поди, в кусты тыкается мордой, но ест, ест», говорила соседка в сторону этого самого родного на свете запаха.
Мишка повернулся и как мог понёсся на запах.
Она, это была она. Все такая же, но запах лекарств был сильнее, чем обычно.
Мишка уткнулся в неё и замер.
«Ну, Душа моя. Ну что ты, родной! Я тут. Прости меня», говорил самый родной запах, целовал его в морду. Мишка лизал языком мокрое и соленое Ее лицо и не мог перестать выть.
На следующий день вдоль Мойки медленно плелись двое — старая женщина в шляпке и старый слепой пёс и никто кроме них не знал, что это плетутся Человек и его Душа.