На территории Украины во время Второй мировой войны фашисты и украинские коллаборационисты уничтожили почти полтора миллиона евреев.
Это четвертая часть всех жертв Холокоста. На Украине — более 600 мест массовых расстрелов евреев. И трагедия Бабьего Яра — одна из самых немыслимых в истории XX века.
Гитлеровцы очень тщательно готовились к данной «акции».
Провели несколько закрытых совещаний, на которых запланировали уничтожить 150 тысяч человек, оставшихся в оккупированном Киеве. В итоге выбрали особый день. 29 сентября по еврейскому календарю, это Судный день — время, когда человек должен держать ответ перед Богом…
В Бабьем Яру выжили 29 человек. Причем 18 из них — это те, кому удалось бежать уже в 1943 году во время восстания заключенных, которых фашисты заставляли сжигать трупы убитых. А 11 человек спаслись непосредственно из оврага или по дороге к нему. В их числе — Рувим Штейн, ему в 1941-м исполнилось 15 лет. К сожалению, несколько лет назад сердце этого сильного человека остановилось. Но Рувим Штейн оставил мемуары, полные страданий.
Воспоминания подростка, видевшего своими глазами то, что, казалось бы, пережить невозможно, записал узник Шаргородского гетто, историк и писатель Борис Забарко.
«Оглянитесь вокруг и посмотрите, сколько зелени и свежего воздуха. Все это было и тогда, в тот день 1941 года, который стал последним для евреев Киева, — вспоминал Рувим Штейн. — Среди них большинство многосемейных, не имеющих средств, чтобы эвакуироваться, а также оставшиеся жены и дети тех, кто ушел на фронт. А сколько престарелых, уважаемых людей, а как много детей!
25 сентября после взрывов зданий на Крещатике и прилегающих улицах в городе было введено чрезвычайное положение, начались репрессии. 29 сентября евреям было приказано собраться в районе Лукьяновского кладбища.
Текст объявлений, вывешенных по городу, хорошо известен.
Поток людей с раннего утра хлынул по улицам Артема, Глубочицкой, Мельникова. Как ручейки, стекались еврейские семьи в одну большую реку. Одни говорили, что их определяют в гетто, другие — что их погрузят в эшелоны и отправят в Палестину. Что расстреляют — практически никто не верил. Они не посмеют убить детей, стариков, женщин!
Моя семья, как и все евреи города, собралась в путь. До выхода из дома мне удалось разведать, что евреев собирают и расстреливают. Я уговаривал маму спрятаться, остаться дома, но она отказывалась меня слушать, а шестилетняя сестра только плакала. Мама говорила, что никто не станет расстреливать такое количество беспомощных и невинных людей. Моя семья (мама 38 лет и сестра 6 лет, мне было 15 лет) верила в жизнь. И мы пошли со всеми. Со старыми пожитками, документами и семейными фотографиями мы влились в поток идущих на смерть.
Перед Лукьяновским кладбищем поток остановился. Немцы и полевая жандармерия формировали колонны и группами уводили людей за поворот дороги, а затем еще за один — за кладбище. Таким образом, ожидавшие ничего не видели. Сначала у евреев отнимали документы, вещи и ценности. Тут же бросали паспорта в костер. Снимали с людей одежду, сбрасывая ее на огромную кучу. Раздетых женщин, детей и стариков загоняли в машины с закрытым кузовом и увозили в Бабий Яр на расстрел. Что творилось в этом месте, трудно описать: истерики и ужас, просьбы матерей о пощаде детям. Многие теряли сознание.
Нас согнали на огромную поляну перед Яром. Там стояли столы, как в клубе в президиуме. За каждым были офицер, солдат и переводчик. У нас забрали паспорта и метрики — их, не регистрируя, швырнули в костер. Тут мама и осознала, что мы теперь — не люди, мы не существуем. Она четко знала правило: нет бумажки — нет человека. Мама с сестрой стали вырываться и кричать, но их все равно увезли в душегубке. Последнее, что я услышал, — мамин крик: „Беги…“
Меня схватили за шиворот и — в строй, где были мужчины, подростки и старики, которые могли идти. В группу из 100—150 человек. И мы колонной пошли пешком к Бабьему Яру…
С первых шагов пути я стал искать возможность сбежать из колонны. Но как? Колонну конвоировали вооруженные гитлеровцы. Когда до Яра осталось не более 300 метров — крики и выстрелы уже были слышны, я незаметно выскочил из колонны в кювет, пролез в водосточную трубу под шоссейной дорогой и залег. Не знаю, как мне удалось заскочить в нее, потому что выбраться оттуда я не мог долго: был худой, но труба и вовсе узкая. Просидел в ней до глухого вечера, все ждал, когда перестанут идти колонны с конвоирами. Боялся собак: вдруг меня учуют и разроют. Но, наверное, им хватало других человеческих запахов…
Когда колонны стали проходить реже, вылез на противоположную сторону дороги и через старое кладбище и огороды вышел на окраину города, а ночью проник к себе домой. Целую неделю я не выходил из квартиры и только после того как услышал, что кто-то пытается снаружи открыть дверь, со второго этажа через балкон спустился по водосточной трубе и убежал. И больше домой не возвращался.
Пока погода позволяла, ночевал, где попало — среди развалин, на чердаках, в сараях. Но когда пришли холода, нужно было искать тепло и пищу. Воровать я так и не научился — мама не велела. Выкапывал на забытых огородах картошку и пытался ею торговать. Там, на рынке, меня и увидела мама моих друзей по школе. И забрала к себе. Мария спрятала меня в пещере, вырытой поблизости в горе. Пещера служила бомбоубежищем. И все же, чтобы не подвергать риску добрых людей, я решил уйти от них в ноябре и искать партизанский отряд. Мне повезло — отец одного из моих друзей-украинцев был директором школы и достал мне из личного дела свидетельство о рождении на имя Владимира Медведенко. Но и этого было недостаточно для того, чтобы сбежать из города. Мне предстояло пройти КПП, а пропуск выдавали только тем, кто работает. Что ж, я устроился на товарной станции убирать мусор. Через две недели получил „аусвайс“ с немецкой печатью и сразу покинул Киев.
Около пяти месяцев я шел. Прошел около 600 километров. Ночевал то в теплой избе, если пускали погреться, то в стогу соломы, то в холодном хлеву. Комендатура, разумеется, запрещала укрывать у себя евреев. И хотя документы у меня были в порядке, всегда оставался риск, что проверят по религиозно-медицинскому признаку. А тогда — сразу расстрел. Но украинцы в основном помогали — кто едой, кто обувкой. Многие приглашали остаться на зиму у них в деревне, но я боялся и шел вперед. Пока однажды в лютую метель обессиленный не замерз в глубоком снежном сугробе…
Очнулся в избе бригадира колхоза — он нашел и подобрал меня в пургу, отогрел, накормил и вылечил от обморожения. Через неделю я уже ходил. Стал работать истопником в местном колхозе в Брянской области. А потом меня приютила Агафия — мать четырех девочек от двух до одиннадцати лет. Ее муж был на фронте. Она научила меня пахать и сеять, косить и плотничать, крыть крышу и плести лапти, выделывать овчины и пасти лошадей. Я жил у нее и помогал ей около двух лет. И это было время постоянной тревоги за себя и за семью, которая меня укрывает.
В августе 1943 года Советская Армия освободила наше село. Я добровольно ушел на фронт, но мне не повезло — особый отдел СМЕРШа вернул меня обратно до следующего призыва. Мне было семнадцать. Летом 1944 я участвовал в боях за освобождение Прибалтики, но был тяжело ранен под городом Тукумса. И опять повезло — меня подобрали в окопе санитары, удалили из головы осколки, вернули к жизни. После чего я был отправлен на Дальний Восток строить железнодорожную ветку через перевал. А в 1947 году меня демобилизовали. Единственные родные мне люди жили в Баку — это были родственники матери. К ним я и уехал.
Устроился на работу на завод, учился в вечерней школе, поступил в Азербайджанский институт физкультуры. И решил посвятить себя преподавательской работе с детьми. Хотелось передать им, маленьким, веру в себя и в добро. Помочь им воспитывать силу воли и уважение к другим людям. Я перевелся в Киев и стал учителем физкультуры, проработав 53 года.
Прошло много десятилетий со дня страшной трагедии в Бабьем Яру, но все эти годы меня преследуют сны, от которых просыпаюсь в холодном поту. Снятся те, кто преследовал. Те, кто помог мне выжить и спастись. Я в неоплатном долгу перед этими людьми — праведниками народов мира и Бабьего Яра. А еще — снится мама. И ее последнее: „Беги!“ — как приказ, которого невозможно ослушаться…»
Чего еще, кроме точного количества погибших, мы не знаем о происходившем в Бабьем Яру в военное время? С этим вопросом «ФАКТЫ» обратились к историку Феликсу Левитасу, автору книги «Бабий Яр. Судьбы и память», увидевшей свет несколько дней назад.
— На сегодняшний день нет документов, дающих четкий ответ, какую роль играли в Киеве и Бабьем Яру городские полицейские батальоны, — говорит Феликс Львович. — Они все-таки только помогали немцам или и сами расстреливали? Очевидцы, с которыми мне довелось общаться, рассказывали, что полицейские выполняли вспомогательные функции — охраняли и гнали людей. Тогда как казнями занимались айнзацгруппы СС. Вместе с тем в Израиле есть свидетельства, что полицаи и расстреливали тоже. В любом случае, полицаи были беспощадно жестокими…
— Почему полицаи, куда записывали местных, так рьяно служили нацистам?
— Причин тому много. Некоторых немцы вербовали в концлагерях, говорили им: «Хочешь выжить? Сотрудничай с нами!» Встречались среди полицаев и те, кто в свое время был раскулачен советской властью, но не посажен в тюрьму. Такие ненавидели прежнюю власть и готовы были служить оккупационной. Я находил документы разведки ОУН по восточной Украине, где анализировалось, кто в годы войны шел в полицию. В них говорится, что это в основной своей массе — преступники, рецидивисты, люмпены, которые хотели ощутить свою силу и власть.
— Вы пишете, что место расстрелов — Бабий Яр — немцам подсказал тогдашний бургомистр…
— Активное участие в нацистской оккупационной политике сыграла киевская управа (орган управления городом), которую 21 сентября 1941 года возглавил историк Александр Оглоблин. По мнению историка Михаила Коваля, именно киевский бургомистр (городской голова) и его окружение составляли списки для казни киевских евреев. И место для массовых казней — Бабий Яр — с высокой долей вероятности немцам подсказал Оглоблин. Он всячески угождал немцам. И фашисты Оглоблина, кстати, так и не расстреляли. Дали сбежать в США.
— Одним из способов влияния на настроения киевлян стал слух, пущенный по городу немцами: дескать, Крещатик взорвали евреи. Было такое?
— 20 сентября Киев содрогнулся от страшного взрыва — взлетела на воздух городская цитадель. А потом в центре взорвалась гостиница, в которой немецкие офицеры праздновали взятие города. 24-го сентября столицу качнуло от новых взрывов. Центр горел и был весь в дыму, началась паника, пока немцы не обнаружили тайники со взрывчаткой, предназначенной для радиоуправляемой атаки. То есть, Крещатик взорвали не фашисты, как нас учили в школе, — это было дело рук диверсионных групп НКВД: тактика выжженной земли. И никто не интересовался, сколько киевлян погибло в те дни…
— Кроме нацистов и местной полиции, на евреев охотились еще и дворники. Зачем им это было нужно?
— Киевская управа приказала домоуправляющим держать еврейский вопрос на контроле, у всех подозрительных проверять документы, а если документы в порядке, но подозрения все равно остаются, проверять людей по медицинско-религиозному признаку. То есть любой дворник имел право снять штаны с мужчины своего двора и выяснить, обрезан ли он. Предупреждалось, что если дворники не сообщат о нахождении в домах евреев, они будут расстреляны. Еще с довоенных времен уборщики были осведомителями НКВД, поскольку знали всех обитателей «вверенной» им территории. Увы, дворники сыграли очень печальную роль в истории киевского Холокоста — именно они вытолкали из квартир и погнали на смерть многих из тех, кто в назначенный день из домов по собственной воле не вышел. Расстрелы евреев в Киеве ведь начались не 29 сентября, а на неделю раньше. А длились аж до конца октября. Так вот, в октябре расстреливали как раз тех киевлян, которых сдавали дворники.
— Благодаря чему некоторым евреям удалось спастись?
— Если говорить о тех, кто выбрался из Бабьего Яра, то это воля случая и сила характера, борьба за жизнь. Но и это бы не помогло, если бы не украинцы, которые, рискуя собой и своими семьями, укрывали несчастных и гонимых.
Долгие годы мы очень мало знали об этих людях. Судя по документам КГБ, доступ к которым СБУ открыла совсем недавно, борьба с памятью о Бабьем Яре велась беспощадно.
В нашей стране более двух с половиной тысяч Праведников мира (звание дает комитет Яд Вашем) и четыре с половиной тысячи Праведников Бабьего Яра (звание ввел Еврейский совет Украины). По моему мнению, Украина хоть официально и занимает в мире третье место по количеству Праведников, но реально она — на первом. В Украине, например, есть единственное в мире село — Праведник мира. Жители Яруги в Винницкой области во время Холокоста основали комитет спасения. Еврейские семьи прикреплялись к украинским, которые в дни облав и отправок в лагеря прятали своих подопечных. В итоге в Яруге благодаря солидарности украинцев не погиб ни один еврей…