Вдруг голос:
— Вова… пойдём…
Я не Вова, но я напрягся — честно. Как говорил Николай Васильевич Гоголь, сделал стойку. Голос доносился настолько проникновенный, можно сказать, задушевный, что безоговорочно делалось понятно — Вову ждёт приятное.
Добротная компания, беседа под пыхтящий самовар… присутствие симпатичных умных дам в очках и лёгких открытых платьях… дискуссия о Бетховене или просто увлекательные фильмы — всё это умещалось в ёмком кратком «Вова, пойдём».

— Ну, сколько я буду тебя ждать? — чуть устало, но с безграничным терпением продолжал голос. — Я пить хочу.

Здесь надобно отвлечься и проговорить, что дело происходило в Городе, в каменных джунглях. Я возвращался из… библиотеки им. «Клавдии Шульженко» и находился слегка подшофе.
Ранние осенние сумерки возбуждали фантазию, рябины шевелили длинными пальцами, запаздывающий стриж прошмыгнул у самого асфальта — Планета жила.

— Вова, пойдём! Пора уже! Нас заждались! — голос доносился из-за подстриженной спиреи, и благодаря усилиям садовника оставался для меня загадкой. В том смысле, что высокие кусты скрывали от меня Вову и его визави.

— Ты принуждаешь меня к решительным действиям, — пригрозил голос, впрочем, весьма беззлобно.

«Господи! — подумал я. — Он ещё ломается! Его приглашают, ждут, сгорают от нетерпения… а он кочевряжится…» — на этой точке моего негодования изгородь окончилась, я увидел мужчину в кепке-уточке, поводок в руке и Вову — рассел-терьера.
Вова копался в куче влажной листвы, поскуливал и уходить явственно не собирался.

С противоположной стороны сквера показался ещё один персонаж — мужчина в плаще. Джентльмен держал в руке портфель. На его лице (на лице мужчины, не портфеля) я разглядел глубочайшее разочарование. Такое же, полагаю, застыло и на моей физиономии…