Интеллигенцию я рассматриваю как оппозиционный слой, критически относящийся к власти. Функциональная природа интеллигенции и заключается в этом критическом противостоянии. Боюсь, что эта функция сейчас размывается. Власть слаба. Интеллигенция тает на глазах. Она расслаивается, рассредоточивается. Талантливая научная молодежь уезжает за границу, прежде всего ради условий для работы. Кто не уезжает, подается в коммерцию. Меняют профессии, уходят из сферы интеллектуального труда, чтобы выжить. Поэтому научная элита постарела. У меня много знакомых среди ученых, вузовских профессоров. Даже ученый с мировым именем не может позволить себе взять такси. А учительство? В Петербурге не хватало перед учебным годом двух тысяч учителей.

И дело не только в деньгах: они для интеллигенции никогда не были самоцелью. Интеллигенцию угнетает пренебрежение властей к ее труду. Невостребованность. Мы с этим сталкиваемся повсеместно. Вот пример. Сгорел Дом писателей в Петербурге. При тушении пожара от воды пострадали книги. Всю зиму две женщины-библиотекаря их сушили, перетаскивали из угла в угол. У одной зарплата 200, у другой — 180 тыс. рублей. Так еще одну из ставок сократили. Они продолжали работать вдвоем. Им жаль уникальную библиотеку. Рядовые работники, но истинные интеллигенты по своему нравственному сознанию. Библиотека — культурное достояние города, но никаким властям нет до нее дела. Я не знаю, сохранится ли интеллигенция как особенное русское явление. С обостренным чувством справедливости, совестливостью. На Западе есть интеллектуалы, но нет интеллигенции в нашем российском понимании. Но, похоже, и мы останемся только с интеллектуалами.