Америка бабе Гале не понравилась с первых минут. С момента, когда таможенники конфисковали из ее чемодана порядочный кусок сала. Конечно же, дочь ее предупреждала и предписывала ни в коем случае ничего не везти из еды, но откуда же бабе было знать, что ее бережно завернутое в целлофановые пакеты, заклеенное скотчем и снова завернутое в толстую льняную скатерть сокровище найдет здоровенный пес, который бросится на бабушкину клетчатую сумку так, как будто всю свою собачью жизнь бредил тем бабиным салом. Только слезы и уговоры спасли бабу Галю от бессмысленно большого штрафа.
Истощенная длинным перелетом баба Галя не заметила, как где-то потеряла левый босоножек. Такую — испуганную, плачущую и в одном туфле — ее и встретили дочь, зять и внуки. Позже внуки будут дразнить ее: «Баба Галя привезла сала, а как от пса убегала, потеряла сандаля».
С зятем Василием у Галины также не сложилось с самого начала, с момента, когда, сев в авто и закрыв дверь, она услышала от него: «И шо вы так хлопаете, вы уже не в своем селе, и это вам не Жигули». Зять вообще был парень, как бы и неплохой — трудолюбивый и семьянин порядочный. Работал водителем- дальнобойщиком, но почему-то сказал Галине, что работает трокистом. Почему трокистом, а не водителем Галина так и не поняла, но решила, что видимо для того, чтобы выглядеть солиднее в глазах окружающих.
Приготовив ужин, Галина говорила дочери: иди кличь своего танкиста есть. Василий некоторое время нервничал, но впоследствии смирился, что теща зовет его танкистом. При любом удобном случае он выговаривал теще: «Вы думаете, что здесь так легко? Вы знаете, сколько я плачу за моргидж, иншуренс, есесмент? Я валю стрейт от деливери к деливери, еще и за тикеты лойерам плачу, чтобы рекорд не зафакапать». Интуитивно Галина понимала, что зять говорит на украинском, но ничего не понимала, поэтому не могла предложить ни одного аргумента в свою пользу.
Галина скучала и тосковала за селом, за лесом, за козой, курами и даже за глуповатой бешеной соседкой Валькой. Ночью ей снилось, как она возвращается в свою деревню, садится на скамейку у черешни и машет рукой Вальке, которая ей тычет фигу и говорит: «Чего ты сюда приперлась, американка ссаная». Но, к сожалению, Галину в том селе уже никто не ждал, а ее дом купил Валькин племянник.
Чтобы хоть как-то развеяться, Галина много ходила по городу пешком. Сначала улицы Чикаго действовали на нее угнетающе, но со временем в тех, казалось бы, серых и однообразных домах она начала видеть какую-то неизвестную ей ранее красоту. Незаметно для самой себя она могла остановиться и долго рассматривать граффити или старый металлический мост. Каждый раз она заходила все дальше и все меньше хотела возвращаться домой.
Однажды, повинуясь неведомому ей импульсу, она зашла в двери заведения, которые выглядели, как ворота в ад и даже музыка оттуда звучала адская. Это был бар, переполненный грозного вида мужчинами и женщинами, одетыми в кожаную одежду. Галина подошла к стойке бара и сказала одно из немногих слов, которые она успела выучить на английском: «Дринк!»
Домой Галина ехала на очень громком мотоцикле, держась за спину Дона Хорхе, черноглазого красавца, который что-то весь вечер ей оживленно рассказывал, подкручивая седые усы. На спине кожаной жилетки он имел надпись «BANDIDOS», а лицо украшали шрамы и татуировка под правым глазом в виде капелек слез. С того вечера Галина почти не ходила на прогулки пешком, потому что за ней заезжал Дон Хорхе на своем Harley FXSTB Night Train, чей звук двигателя Галина могла легко отличить от любой другой модели. Этот звук будил танкиста Василия и смущал соседей, которые говорили, что Дон Хорхе был страшным человеком, бывшим телохранителем самого Пабло Эскобара, и его разыскивает ФБР.
Василий давил на дочь Галины, чтобы она поговорила с мамой и убедила ее взяться за ум. Дочь же делала вид, что беспокоится за Галину, хотя на самом деле, зная тяжелую жизнь и раннее вдовство матери, радовалась за нее и даже завидовала такому бунтарству. Однажды Галина собрала свои вещи в чемодан и сказала, что едет жить к Дону Хорхе.
Дочь плакала, а Василий эмоционально рассказывал Галине о совести, стыде и о том, что же скажут соседи.
— Понимаешь, Вася, — сказала Галина, — субъективное мнение окружающих — это не что иное, как отражение наших же комплексов, недостатков и низкой самооценки. Если ты не перестанешь озабочиваться мнением соседей, все твои поступки и решения ограничатся стандартами, установленными определенной социальной группой, рано или поздно твои несбывшиеся мечты и нереализованный потенциал могут сублимировать в насилие, проблемы в семье, болезни и алкоголизм. Выгляни за пределы своей коробочки, Вася.
Интуитивно Василий понимал, что Галина говорит на украинском, но не мог понять ни слова из того, что она сказала, потому молча отошел от двери, растерянно хлопая глазами.
— Adios, cabron (Пока, ублюдки)! — воскликнула Галина и направилась на улицу. Дочь плакала, а Василий смотрел вслед еще достаточно молодой тещи с хорошими ягодицами, обтянутыми порванными джинсами, и одетой в кожаную жилетку с надписью BANDIDOS. На улице ее ждал Дон Хорхе, а из динамиков его Harley звучала песня AC / DC Highway to hell, что в переводе на русский означает «Шоссе в ад».