Кондратий Федорович Рылеев — участник бунта на Сенатской площади. Известен сатирической одой «К временщику».
Был приговорен к четвертованию, позже приговор был заменен на повешанье.
Рылеева вешали дважды. Вопреки обычаю, который гласил, что если у повешенного оборвалась веревка, значит смерть не угодна богу, второй раз казнить нельзя.
Перед смертью один из товарищей Рылеева декабрист Сергей Муравьев-Апостол сказал палачам: «Проклятая земля, где не умеют ни составить заговора, ни судить, ни вешать».
Ему было 31 год. Место захоронения неизвестно.
И не смотря на недолгий отпущенный ему век, осталось немалое литературное наследие: стихи, думы, драматургия, мемуары, письма и сборник фельетонов «Провинциал в Петербурге». Один из которых представлен ниже.
ЖЕНСКАЯ ИГРУШКА
-- Неужели вы никогда не видели калейдоскопа? -- с удивлением спросила жену мою двоюродная сестрица.
-- Нет, никогда,-- отвечала она.
-- Неужели и вы не видели его?
-- Где же нам, матушка, видеть: живем в глуши; далеко от столицы. Редкостей к нам никаких не привозят; и мы не только не видели кале… как вы назвали-то?
-- Калейдоскоп.
-- Не только не видели, но даже и не слышали его названия.
-- Жаль, очень жаль. Эта игрушка так мила, так занимательна, что я вам сказать не могу… Года с полтора назад все лучшие женщины почти не выпускали ее из рук.
-- Что ж бы это такое? Скажи, пожалуйста, сестрица. -
-- Чудо, милая, чудо!.. Но я теперь не скажу тебе ни слова. Приезжай ко мне; я покажу.
Немного спустя двоюродная сестрица уехала, и жена моя приступила ко мне, чтобы я сейчас же отправился искать калейдоскопа. Желая удовлетворить просьбе моей жены и подстрекаемый собственным любопытством, я велел подать сани и поскакал в магазин уже знакомой мадам Б. Приезжаю; услужливая француженка принимает меня так мило, так ласково, как будто мы знакомы уже лет двадцать. Чего не делают деньги!..
-- Опять изволили пожаловать.
-- Здравствуйте. Есть ли у вас ка… ка… Тфу, пропасть! никак не могу вспомнить.
-- Что бы такой, monsieur? He материи ли какой для вашей супруги?
-- Нет, нет…
-- Эшарп?
-- Нет! Ах, боже мой!..
-- Новомодные платки тру-тру?
-- Нет, madame, не из нарядов. Мне нужно игрушку.
-- Какую, сударь?
-- Которую любят женщины и которую, когда она появилась, они не выпускали из рук…-- Проговорив сие, я улыбнулся; мне самому казалось странно и смешно, что я приехал покупать вещь, которой хорошо и названия не знаю.
Француженка пристально посмотрела на меня, улыбнулась сама и сказала:
-- Теперь я понимаю; вам, конечно, нужен калейдоскоп; для кого вам нужна сия игрушка?
-- Для жены.
-- Для вашей супруги! И вы позволяете ей иметь такую игрушку?
-- Почему ж не так? Когда прочие мужья покупают ее женам своим или знают, что они сами покупают, то я не хочу своей отказывать в том.
-- Так извольте, сударь, я принесу; только скажите, какого сорта нужно вашей супруге: русского, французского или аглицкого?
-- А какой лучший?
-- Теперь в моде аглицкий. И у меня, я вам за тайну скажу, осталось одна только дюжина из десяти, выписанных мною месяца два назад прямо из Лондона. Это совершенство в своем роде! Сей сорт изобретен в Англии нарочно, как сказывают, для королевы, когда она разлучилась с Бергами. Устройство и механизм вещи сей точно как у натуральной!
Любопытство мое с каждым словом возрастало. «Пожалуйста, покажите, madame». Madame вынула ящик, открыла его и подала мне; а сама отошла к окошку. Я взглянул и остолбенел от изумления!.. Я увидел такую игрушку, о существовании которой никогда и не воображал!.. Неужели, думал я, сестрица говорила об этой игрушке!.. О tempora! О mores! {О времена, о нравы! (лат.).}
-- Что, нравится ли вам эта женская игрушка?
-- А что стоит она?-- спросил я вместо ответа.
-- Сто рублей.
-- Как не купить! но не для жены: сохрани боже! Сия искусственная вещь ей вовсе не нужна; но она может послужить украшением кабинета редкостей, который достался мне от одного натуралиста.
-- О tempora, о mores!..