Он увидел Её во сне.
Это был мираж, но настолько отчетливый, словно всё наяву.
Она целую вечность шатается по мирам, и откуда-то знает уже, как его зовут.
Леденцовое имя катает на языке,
имя слышат планеты, и звезды, и, может, бог.
А у старого бога стоит на столе макет, и висит на крюке разукрашенный круглый гонг.
Бог стучит в медный гонг, когда хочет призвать грозу,
бог вращает макет, и меняется явь на навь.
Чудеса обитают повсюду (глаза разуй), или если ты тоже очкарик — очки поправь.
Он увидел Её во сне.
И забыл дышать. Кто-то щёлкнул замком, потоптался и вызвал лифт.
Он молил, чтоб её космолёт не покрыла ржа,
и приборы не вышли из строя, забарахлив.
Он ей сердце, написанный стих и надёжный тыл.
Камень-ножницы, милая девочка, цу-е-фа.
А у старого бога растут в бороде цветы, и в шкафу с зеркалами на дверцах живет скафандр,
специально для выхода в свет, за черту, в астрал.
Космос — кровь каракатицы, вскрытый лопатой дёрн.
Он увидел Её во сне,
и открыл канал, но куда чернота-червоточина заведёт?
Невозможно кричать из окошка: «Лети сюда, город ночью мигает огнями, рули на блеск».
Измерений великое множество, вот беда. Гребень Ехо, Косой переулок, нарнийский лес. Искривлялись предметы и улицы, шар луны молоком наливался и падал вниз.
А у старого бога супруга печет блины, и садятся рядком астероиды на карниз.
Он увидел Её во сне.
И сошёл с ума. Кособочились стены и сыпались кирпичи.
Коридор в никуда позвоночник себе ломал, полыхали над крышами молнии как мечи.
Стал неправильным дом, стало небом морское дно,
стало эхом шагов по воде и сплетением тел.
«Этот космос безмерно велик для меня одной.
Не найдётся весомой причины туда лететь».
Так сказала Она,
голосок её был устал.
«Я люблю тебя, странный безумец, прими за факт.
Это, мальчик, другая война и не мой металл».
Камень-ножницы, бог, камень-ножницы, цу-е-фа.
