— Батюшка! Хочу скрестить Аню… — зелёные глаза девочки внимательно смотрели на молодого священника. Она протягивала ему одетую в белое куклу. Крестные: соседский мальчик и его сестра молча стояли рядом.
— Милая… это таинство святое… — начал он мягко, — с ним не играют…
— И мы не играем, батюшка — хором вмешались крёстные. — Всех нас скрестили… а она… она как же?
— Дети… но это же игрушка.
— Батюшка, родный, Бог говорит, что, она была игрушка, но когда я назвала её Аня, кормила, купала… она сделалась живая… ну, немножко живая…
— Как это, немножко? — улыбнулся священник.
— Это так… что она живая так сильно, как я её люблю… а я её очень… Серёжа тоже любил своего солдата… его с ним в землю положили… а солдат Серёжин был нескрещенный… он, наверное, теперь с ним у Бога не встретился… грустно ему… Батюшка, родный… скрести Аню с Богом…
Молодой городской священник служил в этом посёлке второй год. Он часто видел во сне лицо Сережи, которого крестил («скрестил» — подумал он) и отпевал.
— Давай мне рабу божью Анну — сказал священник тихо и серьёзно.
Крестные прочли символ веры, а отрекаясь от Сатаны, дружно топнули ногой и бросили в нечистого настоящий невидимый камень.
«Ма-ма» — сказала Аня, когда её погружали в купель.
Счастливая детвора громко благодарила своего батюшку уже на бегу.
«Мы всё живые так сильно, как сильно Ты любишь нас…» — сказал он шёпотом.
Той ночью батюшке снился Серёжа. Они бродили где-то втроём: Серёжа, он сам и живой Серёжин солдат, с улыбкой бравший под козырёк при встрече с ангелами, которых сразу узнавали среди деревьев и птиц почему-то только эти двое.