Дверной звонок долбил и долбил по голове. Энди с трудом приоткрыл один глаз. М-да, — не стоило так вчера надираться, но поганое настроение после неудачного свидания побудило его к забегу по окрестным барам. Энди кряхтя поднялся, накинул халат и приоткрыл входную дверь. На крыльце стояли два копа.
— Мистер Адамс?
— Да. А что случилось?
— На вас поступила жалоба от миз Стависки. Вы позволите войти?
Миз Стависки была та самая сука, которая обломала ему вчерашний вечер.
— В чем дело? Я никоим образом не посягнул…
— Не беспокойтесь, — доброжелательно сказал коп. — Если бы речь шла о харрасменте, вас бы уже разбудил спецназ. Миз Стависки обратилась к нам всего лишь с жалобой на абьюз первой степени, — это административный вопрос, и мы хотели бы прояснить некоторые подробности.
— А ордер?
— Мистер Адамс, вы же наверняка знакомы с практикой дел по абьюзу. Если мы вернемся с ордером, дело может выйти за рамки административного.
Энди вздохнул, посторонился и впустил копов в холл.
— Мистер Адамс, как нам сообщила миз Стависки, вы вчера отказали ей в половой близости.
— Да. Она пришла на свидание и оказалась совершенно не в моем вкусе.
— Это лукизм. Согласно Биллю о правах, миз Стависки имеет право на стремление к счастью. У вас есть возможность окончить дело примирением сторон, если вы пойдете ей навстречу, — либо окружному судье будут переданы административные материалы по статье об абьюзе первой степени.
— Погодите, вы не поняли. На фотографиях, которые она опубликовала в Интернете, была голубоглазая двадцатилетняя блондинка, а на свидание пришла сорокалетняя афроамериканка.
— Расизм?.. — ноздри офицера вдруг хищно раздулись.
Из головы Энди мигом вышибло малейшие остатки вчерашнего хмеля.
— Что вы, что вы? Я могу привести десяток свидетелей, которые под присягой подтвердят в суде, что я предыдущие два года встречался с афроамериканкой, и мы расстались с ней совсем недавно. Я не расист! Просто она оказалась совсем не в моем вкусе и вдвое старше, чем я ожидал.
— Лукизм и эйджизм, абьюз первой степени, — так же внезапно успокоился офицер. — Вам нечего опасаться. Если вы не сумеете достигнуть примирения сторон, все обойдется административным штрафом. Но послушайте, зачем вам это надо? Она довольно милая особа и имеет свои права. Чем она могла вам не понравиться?
— Мне всю жизнь нравились худенькие девушки, а в ней все двести фунтов веса.
— Фэтшейминг, — с огорчением в голосе констатировал коп. — Боюсь, вы осложняете свою ситуацию. Почему бы вам, все же, не пойти ей навстречу?
— Поймите, — максимально проникновенным голосом сказал Энди, — мне с ней даже не о чем разговаривать, не то что трахаться. Я пытался поддержать с ней беседу о предстоящих выборах, о биржевых котировках и даже, черт побери, о поэзии Шекспира, — но она только смотрела на меня как баран на новые ворота.
— Да, — офицер что-то черкнул в своем блокноте, — миз Стависки относится к альтернативно одаренным представителям нашего общества, и эти темы вряд ли нашли бы ее понимание. Кстати, она уже обвинила вас в газлайтинге, — теперь я вижу, что эти обвинения не лишены оснований. Боюсь, вам придется проехать с нами в участок, чтобы дать объяснения.
Энди, еще не до конца пришедший в себя, на какое-то мгновение потерял контроль над собой.
— Послушайте, — закричал он, — она же транс! Еще до операции! У нее есть мошонка и пенис!.. — и тут он осекся при виде направленного на него тазера.
— Трансфобия и гомофобия, — констатировал офицер. — Боюсь, вы плохо представляете, в какую скверную ситуацию попали, — это уже тяжкое уголовное преступление. Пожалуйста, держите свои руки на виду и не делайте резких движений. Вынужден вас задержать.
Второй коп нажал на тангенту и забормотал в микрофон:
— Требуется подкрепление на Ривер-стрит, 18. У нас абьюз третьей степени с отягчающими обстоятельствами, возможно вооруженное сопротивление.
Вторую руку он при этом держал на рукояти револьвера. Энди еще подумал, — почему эти копы до сих пор так любят револьверы в эпоху автоматических «Глоков»? В самые критические моменты вечно лезет в голову всякая хрень.
— Вы имеете право на адвоката, на один телефонный звонок, всякое уже сказанное вами слово будет обращено против вас в суде, — монотонно сказал офицер. На его лацкане поблескивал маленький черный глазок видеорегистратора.
И на запястьях Энди защелкнулись стальные браслеты.