Мы познакомились с ней еще в школе. Это была удивительная девушка. Наташа! Поженились уже после того, как оба закончили институты. А через полтора года, под самый новый год родился наш первенец Мишка. И вот Мишке два с половиной года. Мы узнаем, что к маю снова будет малыш. Мы хотели еще сына. Наташа и имя ему — Кирилл, Кирюшка!
В середине апреля мне на работу звонят из роддома. Бегу через длинный цех, сердце готово выскочить из груди. Только бы с Наташей было все в порядке.
— Крутов? Василий Петрович?
— Да, да! Крутов слушает! — ору в трубку.
— Поздравляем, у Вас дочка!
— Как? Дочка? …Тьфу ты… ведь должен быть сын!
Так в нашей жизни появилась Алинка.
Правду говорят люди, отцы мечтают о сыновьях, а больше любят дочек. Я не представлял, как смогу жить без этих трех любимых людей. Но, пришла беда, и я научился всему. У Наташи обнаружилось редкое и тяжелое заболевание сердца. Были подняты все связи, открыты двери лучших клиник, созваны консилиумы из лучших кардиологов и хирургов. Но, увы… десятилетие сына мы встретили уже без нее.
Утром позвонили из больницы. Я услышал всего одно слово: «Приезжайте!» и мир рухнул. Мне казалось, что ничего не может быть страшнее. Но я ошибался. Через полгода заболела дочь. Она впала в кому. Отвезли в Филатовскую, где был поставлен диагноз «Диабетическая кома третьей степени». Помню, как бледный врач с испариной на лбу, медленно подошел ко мне, взял за руку: «Готовьтесь. Это конец!»
— Нет, не может быть!
— Только в Морозовской ее возможно спасти. Но она не транспортабельна. Если мы ее отключим от капельниц, она умрет в машине, даже в реанимобиле.
— Перевозите! Под мою родительскую ответственность. Умоляю вас!
Мы рискнули. Довезли! Там нас уже ждала бригада врачей, и все было готово, чтобы принять умирающего ребенка. Потекли страшные дни и ночи ожидания. Семь суток я сидел на пороге реанимации и ждал. Каждый час врач выходил и говорил о состоянии дочери. Каждый час в течение семи суток мое сердце останавливалось. Сто шестьдесят восемь раз я готовился услышать то, что действительно станет самым страшным в моей жизни. И вот, наконец, врач вышел и сказал: «Мы переводим ее. В отделение. В палату интенсивной терапии».
Я сел на ступени крыльца, опустил голову на колени и заплакал. Кто сказал, что мужчины не плачут? Может тот, кто не видел любящих отцов? Не забыть мне, как вывезли каталку, а на ней под одеялом лежала моя дочь. Такое бледное, почти прозрачное личико, прикрытые голубоватые веки, тоненькая безжизненная ручка. И капельница в подключичной вене чуть ниже шейки…
Еще семь суток в палате интенсивной терапии. Я уже не отходил от нее, выпаивал минеральной водой, выкармливал жидкой кашей и спал по два-три часа в сутки на… стуле. Эти две недели принесли мне новые слова: диабет, инсулин, осложнения, ребенок-инвалид. Но только когда девочку перевели в обычную палату, а я немного пришел в себя и отоспался, до меня стал доходить смысл этих слов.
Диабетик. Моя дочь — диабетик. Да! И инвалидность мы получили. Но! Она жива! И диабет — болезнь, с которой можно жить полноценной жизнью. Через четыре недели мы вернулись домой. Алёнка держалась молодцом. Каждый день четыре укола. Два перед завтраком, два перед ужином. Сорок минут кипятим страшные многоразовые шприцы. Раскладываем на стерильном полотенце флаконы инсулина, спирт, ватки, открываем стерилизатор. Набираю шприц с инсулином короткого действия, потом — продлённого.
— Давай спинку.
— Пап, давай в руку.
В руку мы кололи утром, а в бедро и ягодицы вчера, сейчас очередь под лопатку. Да и это единственное место, где еще нет безобразных выпуклостей липодистрофии. И я стараюсь почаще уколоть именно туда. Беру тяжелый металлический шприц со стеклянным корпусом, всаживаю по лопатку темную иглу, с трудом протыкающую нежную кожицу. Слышу, нет, чувствую, как дочь до боли сжимает губы и зажмуривает глаза. У меня до боли сжимает в груди чувство вины, и чувство жалости переполняет душу. Но я не показываю этого — нельзя. У меня нормальный ребенок, диабет — это не страшно.
Я взвешиваю на весах тарелку с гречкой, кусочек отварной трески, кладу порезанные помидор и огурчик. Потом чай и половинка печенья. Ужин закончен. Я смотрю в глаза голодного ребенка. Как это страшно. Она просит добавку, я отказываю. Отворачиваюсь, чтобы скрыть стыд и жалость. Этого ей не надо видеть, она — нормальный ребенок, диабет — это не страшно.
— На второй ужин я дам тебе банан, а сейчас мы отправимся гулять.
Иногда я покупал дочке мороженое. Как все дети, она обожала мороженое. Особенно эскимо на палочке за двадцать копеек. Может быть, она любила бы и какое-то другое мороженое, но я считал, именно эскимо — молочное, а не сливочное — можно есть диабетику. Как любила Алинка шоколад с этого несчастного эскимо. Но после такой комы, когда печень ребенка чуть не отказала, шоколад нам был строго противопоказан. И, купив эскимо, я снимал с него почти весь шоколад, оставляя лишь одну узенькую полоску сбоку. Я бы хотел рассказать, какими глазами смотрела на меня в этот момент дочка. Но не могу — не знаю. Съедая шоколадные полоски, я не смотрел ей в глаза. Не мог.
Каждое утро у нас начиналось одинаково: первым делом — в туалет. На горшок. С огромным трудом мы достали подержанный поляриметр. Это прибор для измерения уровня сахара в моче. Знаете, какая мечта была у моей восьми-девятилетней и старше дочери? А я вам скажу: хоть одно утро пописать в унитаз, как все люди. Бедная моя, золотая девочка. Потерпи, скоро что-нибудь придумают. Ведь диабет — это не страшно! А пока будут придумывать, мы с тобой попробуем новое средство. Отвар овса. Я специально ездил в деревню, чтобы купить мешок отборного овса. Говорят, он снижает сахар. Приготовил отвар и попробовал. Это — жуть. Но дочке говорю — нормально, как лекарство. Она такая — надо, значит — надо! Морщится и пьет. Три раза в день перед едой. Целый год.
Через год я узнал еще одно средство — отвар перепонок грецкого ореха. Это такие перепонки между частичками ореха и скорлупы. Купил несколько килограмм орехов. Неделю всей семьей вычищали. Сделали отвар. Пили три месяца, через неделю занимаясь чисткой орехов.
Но тут появилась другая панацея — настойка заманихи. Это Алинка пила с удовольствием — чайная ложка на полстакана воды с утра. Действие как у корня жень-шеня. Был в нашей жизни и жень-шень. Был и арфазитин. Были занятия у Джуны Давиташвили. Были занятия в спортивно-оздоровительной секции по воскресеньям: зарядка на улице, бег босиком, купание в пруду и это в любую погоду. Помню, прорубь пробивали несколько здоровых мужчин, и моя маленькая худенькая девочка, плывущая среди толстого льда.
Были и спортивные секции плавания и фигурного катания. И это при обучении в языковой школе. Меня все отговаривали отдавать ребенка-диабетика туда. Мол, нагрузка, не будет времени ни на физкультуру, ни на гулянье. Но мы еще до болезни были записаны в школу, да и Миша там учился. Я подумал — ничего, у меня нормальный ребенок, а диабет — это нестрашно. Со второго класса дочь уже сама научилась возвращаться через парк из школы, разогревать себе обед и делать уроки.
Я подыскал себе новую работу. А с ней в мою жизнь вошла новая женщина. Алинка росла. Училась нормально. Были «тройки» и «четверки». Писала стихи. Мечтала о большой любви и о… детях. Врачи в один голос говорили мне — после такой комы, после таких нарушений работы печени и поджелудочной, беременность может стать смертоносной. Но как! Как я мог сказать это дочери? Этой маленькой копии своей мамы, для которой дети были смыслом жизни? И я говорил: «Все будет, ты верь! Ты у меня нормальный человек! Только давай, для начала, закончим школу, получим хоть какое-нибудь образование, тогда и о детях подумаем. А диабет — это не страшно!»
А потом был переходный возраст. Самоконтроль без контроля, забытые шприц-ручки, еда в любом виде и количестве. Глюкометр — новенький и красивый — валялся в углу, покрытый пылью. Потом были и ночные дискотеки, и выпивка и курение. Наши ссоры и примирения, мой крик и ее слезы. Да много чего было. А потом прощание со школой и как-то все встало на свои места. Про институт я уже не думал — тяжело, нагрузка, да и опять же — врачи не советовали. Но как-то не представлял я дочь без профессии. Да и в семье у нас все получали высшее образование. Врачи и «доброжелатели» ей самой советовали идти в училище. Алина как-то мне сказала: «Пап, какое училище? Я — нормальная! Диабет не помеха, понимаешь?» Она выбрала педагогический ВУЗ. Сама пошла на подготовку, сама сдала вступительные экзамены. Сама отучилась положенные пять лет — я и не знал, как и что у нее в институте. Только каждый раз сессии сдавала досрочно, чтобы каникулы побольше были. Диплом, конечно, видел — синий, без «троек». Работала в школе, в младших классах. Любила детей, работу. И ее любили.
Время шло. Уже и второе образование получено. И, наконец, в ее жизни появился такой человек, с которым она захотела создать семью. Через год после свадьбы она мне так тихонечко шепнула «Пап, я беременна!».
Оказывается, целый год она готовилась к этому. Мне было страшно: в ушах до сих пор стояли слова врачей — смертоносно. Но счастье в глазах дочери, так похожей на свою маму, так мною любимой оберегаемой, заставили поверить. В очередной раз поверить: «Моя дочь — нормальная женщина! Диабет, если под контролем — не страшно!»
Родилась здоровая девочка. Наташенька. А через три года у них родился Кирюшка. Мне было очень страшно: второе кесарево, двадцать лет диабету, маленький ребенок на руках. Но все прошло хорошо. И я успокоился. Пока меня не ошарашил очередной сюрприз — Алина ждала третьего малыша. И тут же покой и умиротворение рухнуло в тартарары. Слова двадцатипятилетней давности молотком застучали в висках: «смертоносно, смертоносно, смертоносно».
— Дедушка, ты что, не рад — у меня теперь будет сестренка?
Моей первой внучке уже семь лет.
— Я очень рад. И я немного волнуюсь.
— Ой, деда… Ну диабет — это не страшно!
У девочки моей, моей маленькой хрупкой больной девочки — трое детей. Она верила, и ее мечта сбылась.
Недавно, на моем юбилее, она сказала мне тост: «Спасибо, пап, тебе за то, что ты сделал из меня нормального человека. Спасибо за мою жизнь и моих детей». И тогда я понял, что все в моей жизни было правильно. И, если мне предложили что-то изменить в ней, я бы все оставил, как есть. Ведь диабет — это не страшно!