Историю, о которой пойдёт речь, рассказала мне коренная ленинградка Антонина Александровна Карпова, в девичестве — Елисеева. Сегодня речь пойдёт о знакомых Антонины Александровны — тёте Нине и тёте Зине. Эти две пожилые женщины были подругами, соседками и, можно сказать, добровольными бабушками ребятишек одного большого ленинградского двора. Оттого их все так и звали — без отчеств, по-домашнему.

…Шли тяжелые блокадные дни. Ещё в первое время голода тётя Нина и тётя Зина почти каждый день собирали у себя детвору. Своих детей у них не было, так они для чужих варили большую кастрюлю «витаминного» супа, в котором изредка попадалась сушеная петрушка и тщательно вываренная и превращённая в кисель картошка с кожурой. Понимали женщины, что тяжелее всего придётся детям.

И старались помочь им, как могли. Ребятишки тоже любили приёмных бабушек. Кто открытку нарисует, что стихи прочитает. Мамы, правда, старались лишний раз не пускать к бабушкам, чтобы не отбирать последнее. Но старушки в этом деле тверды были. «Нам много ли надо, а им жить!»

Когда закончили припасы, были оторваны обои и выварен весь клейстер, а карточные нормы сократились, тётя Нина и тётя Зина не сдались. От своих скудных пайков они отрезали примерно треть (отчего там отрезать-то…). Вымачивали в воде, растирали — получалась тарелка этакого супа.

Каждая женщина делила эту тарелку пополам и приглашала к себе двух ребятишек — строго по очереди. Надо сказать, двор был большой, ребятни до войны здесь жило много. Многих, правда, смогли эвакуировать, но всё-таки осталось примерно пятнадцать человек. Кто рос у мамы один, кто — в большой семье. Подмога была каждому. И она приходила в лице двух старушек, которые, еле волоча ноги, пытались помочь детям не попасться в лапы смерти.

Но голод и старость брали своё. Труднее приходить тёте Зине, она была семью годами старше подруги и носила в сердце большой груз — потерю единственного сына, который погиб ещё мальчиком, попав под машину. С каждым днём тётя Зина всё тяжелее передвигалась. Её палка уже не бойко стучала, а неразборчиво шаркала по асфальту.

В один из дней женщина возвращалась домой, отоварив карточки. Путь её, как всегда, лежал мимо хлебозавода. Здесь и настигла тётю Зину большая слабость. Она тяжело опустилась на асфальт и закрыла глаза. Смерти тётя Зина не боялась, нет. Но ребятишек было жалко. Вот же они, прежде крепыши, а сейчас — словно скелетики. Кто поможет им, кто даст лишнюю тарелочку супа из блокадного хлеба?

— Бабусь, а бабусь! — сквозь шум в ушах услышала женщина голос.

С трудом открыла глаза. Перед ней стоял мальчишка, участливо заглядывая в лицо.

— Бабусь! У вас хлеб взяли, пока вы лежали, я видел. Какой-то мальчишка взял. Думал, вы померли.

— Да я, наверное, и померла, внучек, — сказала тётя Зина. — Или сегодня помру. Встать не могу.

— Может, вам помочь?

Тётя Зина взглянула на своего собеседника. Такой же худющий, как и её ребятишки-соседи. Только глаза поживее. Это хорошо, это добрая примета.

— Не поможешь тут, — сказала тётя Зина. — Ступай, мальчик, спасибо тебе. Знаешь, чего перед смертью хочется?

— Яблок? — почему-то спросил мальчик.

— Нет. Кусок сахару. Ну, ступай…

И тут случилось то, о чём тётя Зина впоследствии не могла рассказывать без слёз. Мальчишка улыбнулся и достал из-за пазухи грязный платочек. Развернул — и прямо в рот женщине сунул кусок сахару!

— Надо было сразу сказать, бабусь! Я его для мамы берёг, но она в больнице умерла.

Словно не сахар оказался во рту тёти Зины, а какое-то чудодейственное лекарство. Она хотела было выплюнуть драгоценный кусочек — у ребёнка отняла, у парнишки! — но не смогла. Зубы сжались сами собой, не послушались. Хотела было спросить, как зовут мальчишку, где живёт, но того уже и след простыл. И она, придя в себя, заплакала, как умеет плакать только тот, кто пережил много трудностей и вдруг увидел настоящее доброе чудо.

Домой тётя Зина вернулась с пустыми руками. В тот день ей нечем было накормить ребятишек, и она очень переживала из-за этого. Но радовалась тому, что завтра снова придёт им на помощь.

Прошло какое-то время — может, несколько недель, а может, месяцев. Всё смешалось, перепуталось в тяжёлой, голодной жизни тёти Нины и тёти Зины. Им казалось — длится один-единственный бесконечный, трудный день.

Однажды к тёте Нине постучали. На пороге стоял солдат, в руках держал два больших вещмешка.

— Тебе кого, сынок?

— Возьмите, мамаша, — солдат протянул женщине мешки. — Думал, своих навещу, обрадую, да вот ещё приятель тоже попросил его родных разыскать. А нет никого, дома пустые… Умерли, стало быть… Ну, берите, берите…

И наскоро вышел, почти выбежал.

Тётя Нина развязала верёвки — и даже ахнула. Такого богатства ей и не снилось: несколько банок консервов, хлеб, сухари и небольшой кусок сала! Нет, женщина не радовалась чужим бедам. Но ей стало спокойнее оттого, что теперь больше недели ребятишки её двора будут почти сыты.

Она позвала тётю Зину, вместе держали совет, как растянуть продукты, что приготовить. А тётя Зина попросила банку тушёнки и пошла к хлебозаводу. Она надеялась встретить того самого мальчишку, который когда-то спас её.

Удивительная история должна и заканчиваться удивительно. Не сразу, но всё-таки тётя Зина встретила своего спасителя. Она уже боялась, что мальчишка умер от голода — а он был жив!..

Прошло ещё время, осталась позади блокада. Перед самой Победой умерла тётя Нина. А подруга её жила ещё около десяти лет. Да не одна, а вместе с приёмным внучком — Ванечкой. И всё виделось ей, что это не мальчишка, который когда-то склонится над ней у хлебозавода и сунул в рот кусок сахару, а родная её кровь, сын погибшего сыночка.

Оттого и любила она его без памяти. Да и Ванька её — тоже. И было у тёти Зины ещё пятнадцать внуков. Они не жили вместе с ней, но часто приходили в гости и приносили разные вкусные вещи. Так и происходит в хороших крепких семьях.