В седьмой класс я перешёл в новую, только построенную школу, где были, соответственно, новые учителя. Среди них — прекрасная учительница русского языка и литературы, только что из института, умница и красавица… Допустим, Елена Васильевна.
Я был в неё жестоко и безнадёжно влюблён, писал записки, прогуливал уроки, шатаясь под окнами класса, чтобы она заметила, выглянув из окна.
Симпатия оказалась взаимной.
Она оценила мой словарный запас, скорость чтения, книжный багаж и взяла с меня слово, больше не прогуливать. Скучно не будет, пообещала она.
Не скучно оказалось никому.
Её уроки начинались так:
— Марк, как звали козу Эсмеральды?
— Ээээ…
— Садись, два!
— Марк, какое было отчество у Анны Карениной?
— Ээээ…
— Садись, два!
— Облонская — её девичья фамилия!
— Ладно, три!
Класс балдел, но ржали все.
— В каком году Гладков написал «Котлован»?
— Извините, Елена Васильевна, но «Котлован» написал Платонов. А Гладков написал «Цемент». Не читал.
— Садись, три. Прочитай, буду спрашивать.
— Как заканчивается «Белая гвардия»?
— Эээ…
— Садись, два!
Благодаря этому жесточайшему методу, я научился читать книги досконально, добуквенно, обращая внимание на малейшие детали и находя незаметные нестыковки. Так, позднее, я так и не понял, куда был ранен Ватсон, как фамилия трупа из которого сделали Шарикова и некоторые другие эпизоды из Швейка, Бхагавад-Гиты и Библии.
Огромное Вам спасибо, Елена Васильевна, за вечное «четыре» в четверти. За «Нерв» Высоцкого, который Вы мне дали на неделю переписать (копиров тогда не существовало). За «Сказку о тройке». За редкое издание лирики вагантов.
Я люблю Вас до сих пор. Хотя Вы — не Елена Васильевна. Я просто не помню, как Вас зовут.