2 июля 1961 года в своём доме в Кетчуме штата Айдахо из двустволки Vincenzo Bernardelli, переименованной сразу же циниками — соотечественниками в его честь, естественно, с целью увеличения объёмов продаж, в модель — Hemingway, застрелился последний писатель — романтик нашей эпохи, лауреат Нобелевской премии по литературе 1954 года.
Более полвека ни мировая, ни российская культура не знает никого, кто бы смог по праву занять рядом с ним место в жизни и судьбах людей.
Коллеги — писатели «наградили» его «непомерной любовью», «загнали в угол», а врач из психиатрической клиники в Майо, после двадцати сеансов электросудорожной терапии, стерев память, выкинул его на улицу.

Вот что сказал сам Хемингуэй:
«Эти врачи, что делали мне электрошок, писателей не понимают… Пусть бы все психиатры поучились писать художественные произведения, чтобы понять, что значит быть писателем… какой был смысл в том, чтобы разрушать мой мозг и стирать мою память, которая представляет собой мой капитал и выбрасывать меня на обочину жизни?»

Жизнь без «главного капитала — памяти» стала невозможной.
Да и людей, которым можно было бы оставить последнее «прости», рядом не было.
…Пожалуй, самой читающей страной его произведений был СССР.
Его томики увозили на целину, на строительство сибирских ГЭС, находя место в рюкзаках, рядом с которыми уже стояла гитара.
Возможно, под его влиянием молодежь разделилась на «физиков» и «лириков».
А может быть, читая его, появились и «шестидесятники», и волна поэзии, в которой, с удивлением и радостью, купалась молодежь, радуясь свободе и щурясь от солнца.
И наверняка, его портрет, где он с бородой в толстом вязанном сером свитере, занимал большинство стен в студенческих общежитиях.
…Пацаны заворожено смотрели, какой уже раз, «Последний дюйм», напрягаясь всем телом, утопая в мокром песке, проглатывая слёзы, и готовы были разбить нос любому, кто скажет, что историю «старика» Бена и Дэви рассказал какой-то там Джеймс Олдридж.
Они представляли, там, на берегу океана, себя и своих отцов, вернувшихся с фронта.
«Только дружище Хэм, так мог написать!» — говорили они, со знанием дела, подражая взрослым, вспоминая «Старик и море», и в который раз представляли эту громадину — рыбу, ненасытную стаю акул, и себя рядом с отцами в лодке.
Вот так было!
…Было!
…Так было…
2 июля 1961, сидя на брёвнах, заготовленных на ремонт дома, без маек, загоревшие до цвета шоколада, в сатиновых шароварах, сшитых по вечерам матерями, босиком, положив руки на плечи друзей, мальчишки, стараясь, чтоб голос звучал грубо, представляя себя рядом с отцами, пели: «Тяжелым басом гремит фугас…»