Марина Александровна, преподаватель литературы, вот уже два месяца трагически влюблена в собственного мужа. Муж, с которым она прожила десять лет, ничего не подозревает. И это, слава богу, разбивает Марине Александровне сердце.

Всё началось с дня рожденья. Хотя это скорее точка отсчёта, а на самом деле всё началось гораздо раньше. Просто в свой тридцать второй день рожденья Марина Александровна поняла, что необходимо что-то менять.

За несколько дней до празднования муж спросил, что она хочет в подарок, и она по привычке ответила «что-нибудь полезное, ради бога, не нужно всех этих финтифлюшек». И вот поздним субботним вечером, когда гости разошлись, дети уснули, а муж клевал носом, сжимая в руке пульт от телевизора, Марина Александровна тихо, но увлечённо рыдала над подарочной упаковкой крема для потрескавшихся пяток.

Потом неизбежно случились обсуждения с коллегами и подругами. Потом — с мамой и её коллегами и подругами. Потом подруги ещё и своих мам спросили, конечно. Все эксперты были единодушны:
1. Муж бесчувственный мерзавец.
2. Во всём виновата Марина Александровна.

Во-первых, что это за «полезное», полный дом «полезного», ей что, мало? (спрашивала преподаватель физики, тридцать четыре года, серьга в пупке, два молодых любовника). Во-вторых, раньше в женщине была какая-то тайна, загадка и изюминка, потому что всё полезное она покупала себе сама. (это мама, пятьдесят четыре года, красная помада, десятисантиметровые каблуки). В-третьих, муж, конечно, бессердечный чурбан, но ты сама попросила, вот получай (лучшая подруга, называется). В-четвёртых, мужик он вообще-то неплохой, работящий, он, наверное, и не понял, что сплоховал. (соседка без определённого возраста, семейного статуса и работы, трое детей). В пятых, сколько можно приносить себя в жертву, ведь и в голову не пришло попросить в подарок что-нибудь приятное, да? (опять физика с кольцом в пупке)

В-шестых, не нужно было доводить пятки до такого плачевного состояния (мама, конечно).

В общем, всем было совершенно ясно, что Марине Александровне пора освежить отношения с мужем — завести роман на стороне. Ведь ничто так не укрепляет брак, как страдания, муки и порочные удовольствия с посторонними людьми.

Делов-то, казалось бы. Люди делают это походя, в перерыве между составлением годового отчёта и разогреванием доширака в офисной микроволновке. Но то люди, а тут преподаватель литературы.
Прежде всего, имелись препятствия этического характера: долгий стабильный брак, муж, как бы то ни было, прекрасный человек с хорошей зарплатой, дети-отличники, устроенный быт и запланированный отпуск в августе.

И потом, где взять героя-любовника? Марина Александровна тоскливо перебирала кандидатуры: физрук вожделеет пупок с серьгой, историк заправляет галстук в брюки и считает «Миллион лет до нашей эры» документальной съёмкой, единственный неженатый сосед немолод и вечно пьян. Среди женатых были ничего, симпатичные, но их дети ходили в школу, где работала Марина Александровна, а это уже как-то запутанно. Как им Каренину преподавать, например? То-то и оно.

А ещё Марина Александровна трусила. Боялась не только разоблачения, развода, позора и алой буквы, но и всей этой возни. Знакомься, притирайся, строй из себя невесть что, а результат может не понравиться, и начинай сначала.

И тогда она решила схитрить. Вот же он, герой-любовник, под рукой с семи вечера до семи утра. Плюс выходные и отпуск. Не нужно ни знакомиться, ни притираться, страдай себе, мучайся. Порочно удовлетворяйся. Он женат, но опытные говорят, что так даже лучше, а их общим детям ещё далеко до изучения Карениной. Решено.

Для начала она написала ему письмо на семнадцати страницах, из них четырнадцать — по-французски. Страстное, пылкое, влажное от слёз и вина. О том, как она влюблена в его чувственный профиль, и как устала от равнодушия мужа. Потом сожгла, когда бумага просохла — боялась, что муж найдёт. Бумага обратилась в пепел, но душа продолжала пылать.

Потом было несколько случайных встреч. Договаривались с мужем встретиться после работы в супермаркете, а приходил он. Взгляды, нечаянные прикосновения, полунамёки. О, эти секунды робкого счастья у полок с овсянкой.

Муж ничего не замечал. Или не хотел замечать. Набирал израильскую картошку по скидке и планировал меню на выходные. Марина Александровна бросала последний взгляд на своего героя и предлагала настрогать окрошки.

Потом, конечно, начались смски. Марина Александровна запиралась в учительском туалете и писала кокетливые полупристойности. Перед возвращением домой стирала всё, и его ответы тоже, чтобы муж ничего не нашёл. Вечером он ел котлеты и просил добавки, а она училась не выщипывать брови в его присутствии.

Потом как-то раз с утра, собираясь, надела чулки и долго выбирала юбку. Муж спросил, куда это она собралась в этих чулках. Она с прохладцей ответила, что на работу, он захотел что-то уточнить, потом короткая борьба, всё закружилось, едва не опоздала к первому уроку. Ехала в трамвае, пылая щеками, не в силах поверить, что только что изменила. Кровь кипела, в ушах барабаны, в чулках поролон, еле дошла от остановки до школы.

На крыльце стояла физика с кольцом в пупке. Она сразу всё поняла. Кто бы не понял? Волосы летят по ветру, в глазах костры, улыбка блуждает, чулок перекручен. Сразу ясно — женщина вырвалась из семейных уз в обьятья порока. Марина Александровна подтвердила кивком и, потом, двухчасовым рассказом, не вдаваясь в детали и не называя имён, чтобы не скомпрометировать любовника, он ведь женат.

Через неделю коллеги, подруги и мама не узнавали Марину Александровну в упор. У неё пружинила походка, покраснели туфли и завелся ридикюль на тонком ремешке. В кабинете литературы вместо Льва Николаевича теперь висели Цветаева и Ахматова. Толстой был широк и мрачен, а они — тонкие и звонкие, места хватило на обеих. Школьники бормотали у доски, а Марина Александровна покачивала красной туфлей, смотрела на Цветаеву и Ахматову и чувствовала их одобрение.

Она могла бы стать первой в истории психиатрии женщиной, заболевшей раздвоением личности мужа. Если он был ласков и не забывал купить арбуз по дороге с работы, она знала, что сегодня он — доктор Джекил любви. Встречи их были редки, но незабываемы. Стоило ему после завтрака не убрать со стола баночку из-под йогурта, и она ощущала возвращение мистера Хайда и его растянутых треников. Из чувства вины она была с ним нежна и дарила подарки: интеллектуальные, литературные, и ещё книги Паоло Коэльо. Муж начал приносить букеты и впервые в жизни сделал комплимент приготовленному ей борщу. Комплимент страстный, почти эротический. За это она вся одевалась в кружевное. Он ничего не понимал, но смотрел на неё влюблённо. Она знала, что они не могут быть вместе — муж никогда не отпустит её, и потом, дети. И ещё потом — отпуск, и купальник уже подобран. Сердце стонало от невозможности счастья.

От страданий она цвела, и розовела, и купила ещё одни туфли. Подруги завидовали. В основном насчёт туфель, конечно, но и насчёт всего остального тоже. На выходных Марине Александровне обычно хотелось вскрыть себе вены, а потом напечь блинчиков. Толстой, пиши он роман об учительнице литературы, был бы к ней безжалостен — а значит, жизнь удалась.