Шула очень не любила свое имя. Не нравилось оно ей совершенно. Шуламит — имя для взрослых теток, старушечье. От него пахло нафталином и пылью, щекотным запахом старых бумаг и фотографий. Она видела такие дома у Лии, лучшей подруги из класса, а у них ничего такого не было.
Зато была бабушка Ида. Ида Вацловна была статна, строга и немногословна. Никаких там муси-пуси не признавала, все делала четко и быстро, решительно и бесповоротно. Это она выбрала для внучки такое странное имя. Бабушка зажигала свечи по пятницам, и они должны были всегда вместе с ней встречать субботу. Если Ида готовила еду — то обязательно столько, сколько съедалось, без лишних изысков и выкрутасов. Бабушка боялась и ненавидела собак. И Шулины родители категорически не соглашались на покупку щеночка, даже самого малюсенького.
А Шула безумно хотела собаку, мечтала о ней, но даже и не заикалась. Нельзя.
В последнее время, Ида Вацловна очень не любила вечера, а уж ночи и подавно. Днем жизнь играла яркими красками, вносила свои заботы, пела голосом помощницы грустные украинские песни, гортанно зазывала криками зеленщика и восхитительно пахла сдобой из ближайщей лавки булошника.
В сумерках, по углам оживали старые тени. Они оплетали комнату туманной вязью, причудливо скручивались в давно забытые образы, убаюкивали и погружали в небыль. Все чаще хотелось сесть в удобное кресло у окна, прикрыть глаза и бессильно опустить руки. Сил становилось все меньше, а тело слушалось все хуже и хуже.
Она бы и сдалась наверное, но тут опять явилась Суламифь.
Суламифь родилась первой, через двенадцать часов тяжелых родов. Явилась миру и в ту же минуту требовательно и громко закричала. А через несколько минут схватки продлились, и удивленному пожилому семейному доктору стало ясно, что следом идет еще один младенец. Близнецы. Ида родилась неожиданно. Мама про нее даже не знала сначала, и счастью и радости в семье не было предела.
Ида и Суламифь. Долгожданные, необыкновенно красивые. Их баловали, наряжали, носили на руках, задаривали подарками. Старинный род. Дед — известный раввин и каббалист. Ему кланялись на улицах чужие люди, его книги читали в разных странах, ученики произносили его имя со священным придыханием. Родители — образованные и современные. Они писали стихи и ставили домашние спектакли, встречались с друзьями, ездили в оперу и водили авто. Богема.
Целый год все семейство обсуждало празднование батмицвы близняшек — совершеннолетие девочек по иудаизму. Они станут взрослыми, смогут сами зажигать субботние свечи и произносить благословение, станут причастными к многовековому таинству веры и почитания традиций.
Но началась война. Их выгнали из красивого дома в центре Праги, отобрали все, лишили документов и прав. С желтыми звездами, словно позорными метками, они бродили по улицам гетто в поисках еды, задаваясь бесчисленными вопросами и ужасаясь от мыслей о будущем. Девочек дед сумел отправить на хутора, к дальним родственникам, чтобы их спрятали. Но вскоре немцы нагрянули и туда. По доносу. Глубокой ночью Ида проснулась от лая собак. Она и юркая Суламифь выскочили в окно и понеслись, что было сил. Вслед спустили собак. Босые, они неслись, не разбирая дороги, держась за руки, падая и не успевая уворачиваться от хлестких веток. Исцарапанные и обессиленные, они упали у самого ручья и
собаки их нагнали. Натасканные убивать, псы рвали на куски нехитрую одежонку и нежное детское тело.
… Старые шрамы на ноге у Иды Вацловны противно ныли к дождю.
С огромными немецкими овчарками девочки не справились. Их схватили и вместе с другими жителями погрузили в вагоны. Суламифь перевязывала их рваные раны оторванными лоскутами, она без устали искала выход из этого товарного ящика. Раскачивала доски, расшатывала гвозди, до крови ломая ногти. Она была непотопляема, ее Суламифь. Яркая и неугомонная, она всегда пела и плясала так, что зрители переставали дышать. Она читала стихи, и все вокруг начинали плакать. Когда они обе садились к роялю — мир замирал. С первой минуты своей жизни она притягивала, горела и удивляла, все делала так, как будто больше не придется, не сложется.
Их всех убили газом в душевой.
Ида и Суламифь оказались на полу, в самом низу. Мифа все прижимала ее голову к полу, и газ, видимо из-за воды, не подействовал, как надо. Работник зондер — команды, серая тень с пустыми глазами, узнал их… он был дедушкиным учеником и часто приходил к ним в дом. Рискуя жизнью, он тихонько вывез девочек вместе со всеми мертвыми в лес, где в большом рве жгли тела.
Сбросил по дороге. Не взял еще один грех на душу. Хотя кто их считал-то, грехи его. После лютой и страшной смерти семьи, он все не понимал как и зачем остался в живых, а когда увидел этих ангелов — наконец все понял и просветлел. Они были его предназначением.
Ида долго была без сознания. Ее подобрала и выходила старая крестьянка. Прятала, учила разговаривать по-украински и даже креститься. Звала Ядвигой и выдавала за дочку сестры. Городская девочка никак не походила на других сельских детей. Ида, как выздоровела, каждый день убегала в лес, все искала сестру. Девочку далеко не отпускали, возвращали, уговаривали, а потом и вовсе переправили подальше. После войны Ида вместе с другими детьми попала в пересыльный лагерь, потом на корабле приплыла в Израиль. Она всю жизнь искала свою Суламифь.
Сестра свалилась ей на голову совершенно неожиданно, просто шумно ввалилась в квартиру в один прекрасный день, и началось… И слезы, и вопли, и обнимания без конца и края, и вечерние посиделки с вином, и красная помада, и нитки крупного жемчуга, и походы к парикмахеру.
С ней нахлынули и воспоминания, вдруг неожиданно приятные и милые сердцу.
Вечерами, сидя у круглого стола, сестры вели неспешный разговор — о жизни, о своей любви, о детях и внуках. Яркая Суламифь раскачивала ножкой в изящной домашней туфельке, рукой, с безукоризненным маникюром, держала бокал с душистым красным вином. Ее волосы были небрежно собраны двумя черепаховыми гребнями высоко вверх, и эта томная элегантность, эта небрежность и уверенность так напоминала маму, их огромную квартиру, музыкальные салоны и богемную жизнь.
— Дусенька, ты совершенно не права! Ну, помилуй боже, сколько ж лет назад все это было! Надо просто идти и жить дальше! И если девочка хочет — купи ты ей уже собаку!
Или так:
— Мы представительницы старинного рода, мы не можем ходить и выглядеть замухрышками! Ах, оставь, ты ради Бога! Ну при чем тут возраст!
Ее звонкий смех переливался и кружил в голову. Ида не могла наглядеться на нее, вдыхала тонкий аромат сестры. Она прикрывала глаза и переносилась в дальние дали. Она представляла Суламифь на большой сцене, в лучших театрах. Без устали представляла ее, покупающую наряды и вальсирующую в полумраке ресторанов.
В серых ночных сумерках, когда тени царственно превращают привычный мир в искаженное Зазеркалье, совсем другая Суламифь стояла у окна, залитая зыбким серебром полной луны.
— Не смей! Ты слышишь меня?! Не смей! Не смей позволить им победить!
Они рвали нас собаками и травили газом, но победить они нас не могут! Мы живы и будем жить в наших детях!
Мифа яростно выплевывала слова, в ее глазах полыхали молнии, неприбранные волосы окутывали ее серебрянным покрывалом. Казалось, взмахни она руками, и тут же взмоет высоко в небо гневным ангелом.
— Живи! Радуйся! Балуй внуков, пей вино получай все удовольствия мира! Им назло! Я заклинаю тебя — не смей киснуть и быть нудной старухой! И купи, уже, наконец, девочке собаку…
В воскресенье, в начале недели по еврейскому календарю, бабушка Ида позвала Шулу выбирать подарок на батмицву.
— Суламифь, мы поедем выбирать тебе подарок, но нам нужна будет помощь.
Шула чуть не свалилась с ног от удивления. Во-первых, бабушка звала ее полным именем на иностранный манер, и вместо привычного Шуламит, это странное имя звучало благородно и интригующе. Красиво звучало, ей очень понравилось,
Во-вторых, Шула не припомнила, когда б это бабушка затеялась ехать куда-то за подарком, да еще и вместо школы, да еще и сорвав с работы отца! Ну и главное — Ида накрасила губы и оделась, как голливудская актриса. Оказывается, она очень красивая, ее бабушка Ида.
В собачьем питомнике Шула, совершенно ошалевшая от неожиданности, носилась меж тучных щенков, повизгивала в унисон с молодняком, и то и дело, норовила ляпнуться на спину и задрать лапки. От счастья. Остолбеневший отец не отходил от бабушки, держал ее за руку, и украткой смахивал слезы. Ида сидела у самого входа, тяжело дышала, держалась за сердце и за руку сына, и все приговаривала:
«Им нас не победить!» Косолапый щенок подошел к ней, потерся об ее ногу, и она, закрыв глаза, нечеловеческим усилием воли, погладила его мохнатую башку.
А гордая и прекрасная Суламифь, которая так и осталась лежать на холодном и скользком полу газовой камеры спасая сестру, весело смотрела на них с небес, хлопала в ладоши и кружилась в невиданном танце. Закинув голову назад, она громко хохотала и ее улыбка озаряла весь мир.
Суламифь — возлюбленная мудрого царя Соломона.
Суламифь — значит «мир приносящая».
А значит —
Жизнь победит!