Зло побеждает на коротких дистанциях, а добро — на длинных

Человек глубже, чем мы можем предположить.

Мне очень нравится надпись в музее Прадо: «Бережно относитесь к тому, чего вы не понимаете. Это может оказаться произведением искусства».

Ничего не может научить писать вас прозу. Вы либо умеете, либо нет. В отличие от стихов. Стихи можно научиться писать, а прозу нельзя. Могу даже сказать, почему. Для прозы мысль необходима (это старая пушкинская формула). Стишки могут быть прекрасные иногда за счёт просто такой литературной болтологии и за счёт хорошего качества формы. Если вы прекрасно рифмуете, то вы можете зарифмовать хоть полную ерунду. Ну, как в посланиях Бродского к Голышеву, где очень много слов, очень много мыслей — и практически ничего от этого не остаётся, хотя это виртуознейшие тексты. Я боюсь, что проза требует чего-то другого. Она требует языковой ткани.

«Пора забыть подлое либеральное заблуждение насчёт того, что государство служит народу и нанимается им как жилконтора или пекарня. Государство никому не служит, оно само по себе цель и никому не даёт отчёта! В чём цель Бога? Человек тем и отличается от зверя, что способен заниматься вещами, не приносящами немедленной выгоды, — а лучше бы и не приносить никакой, ибо выгода есть понятие хазарское, мелочное, вечная торговля со Всевышним. В монастырях не спрашиваю, зачем. Сказано сажать редьку хвостом вверх — и будешь сажать, ибо не здравомыслие твоё подвергают проверке, а послушание.».

Успенский был гениальный спутник в путешествии. Вот когда едешь в машине ночью, очень важно не заснуть. Вот как брали с собой бахаря, чтобы он рассказывал рыбакам байки, так и я всегда брал Успенского в долгие поездки, потому что с ним заснуть было невозможно — он рассказывал колоссально интересно! И особенно было интересно, когда он импровизировал на моих глазах. Он так сымпровизировал однажды целую русскую «Божественную комедию» — с русским раем, с русским адом. Он был феноменальным человеком феноменальной глубины. Кстати, он очень интересно выступал апологетом толщины. Он говорил: «Ведь известно же, что человек думает всем телом. Поэтому я так много знаю, так много помню».