Две филологини спорят об обсценной лексике. Ирина Анатольевна — профессор и просто чудесная дама, говорит, поправляя очки:
— Нюся, к чему эти плебейские приемы скудного вокабуляра? Ты блестяще можешь изъясняться без этих чудовищных маргинальных выражений убогой лексики, построенной на сексуально-генитальном принципе. Будь выше площадной брани.
Тут бразды правления дерзко берет Анастасия Сергеевна и возражает:
— При чем же тут скудность вокабуляра, Ирина Анатольевна? Это крайне поэтичные выражения, если смотреть на это не с ханжеской точки зрения, это красивейший, древний, архаичный пласт лексики, связанный с языческими обрядами на заклинание плодородных сил, которые воспринимались в паре с женско-мужским началом такой мифологический паралеллизм, обряды эти просто оказались жесткими конкурентами пришедшего христианства, именно поэтому запрещение мата и вытеснение его в зону пошлости делалось так жестко и бескомпромиссно, мат упразднили как конкурирующую форму молитвы, энергетическая мощь мата, влияющая на тонкие колебания, на психологический пласт хомоса, не сопоставима боле ни с чем. А все ваши экивоки и хождения вокруг да около цензурные — вчерашний день и притворство, попробуйте-ка стукнуть себе по пальцу долотом и произнести:" Ах, право слово, какой же я все-таки — растяпа, вот незадача…" Non vulva em non Rubram Legionem… Сами понимаете, х., ой, фигня, выйдет категорическая. Изволите оспорить? Не выйдет.