Курить,
качаясь с пятки на носок,
нахальным, ухмыляющимся халком
и щёлкать так зловеще зажигалкой,
как будто нажимаешь на курок.
Вдыхать февраль под клацающий звук,
и чувствовать,
что в сумерках морозных
весна уже вовсю щекочет ноздри,
примешивая к ветру запах сук…
Хоть в плеере о чём-то шепчет Стинг,
но март давно на нервах и на взводе.
Теперь им безрассудно верховодит
кровавый…
древний…
бешеный инстинкт…
Нелепый и оправданный азарт…
Ты мечешься, как компасная стрелка,
с судьбою заключив шальную сделку,
срываешься куда глаза глядят…
И ловишь запоздалое такси,
а грязь из-под колёс летит отмщеньем,
как первое весеннее крещенье.
Твой халк кричит водителю:
— Вези!
Куда — не важно:
…в бар или в кабак…
к цыганам… к чёрту… в клуб на дискотеку…
Встречай весну любым улётным треком,
чечётку отбивая пальцем в такт.
Всё в кайф теперь:
…и танцы у шеста…
и культ вина, и рэп шестого чувства,
и ночи, возведённые в искусство —
снимать себя, нетрезвого, с креста.
Мой ветер пьян,
но видит всех насквозь,
врастая в синеву стеклянным взглядом,
сканирует легко того, кто рядом,
хоть смотрит по касательной и вскользь…
Как хищник,
сходу чувствует своё —
готов вцепиться в счастье мёртвой хваткой,
поймать весну,
сгрести её в охапку —
сорвать и куш… и планы… и бельё…
Пока февральский хиленький мороз
нахала к нежной пленнице ревнует,
он полночь причащает поцелуем —
по-взрослому… безудержно… взасос…
Теперь уже безумцу не до сна —
в нём умер вмиг и трезвенник, и веган…
Он чувствует,
как жар течёт по венам,
и хочет секса… мяса… и вина…
Как будто бы в начале всех начал
нутро его потребовало трэша
и сердце под ребром заныло вешне,
устав всю жизнь носить в себе печаль.
Простуженный…
…и выпивший лишка,
он смотрит в мир продрогшим пилигримом,
изжившим наконец-то эту зиму —
до капли…
до последнего снежка…
и видит, как в ветрах слабеет дух,
февраль теряет выдержу и силу.
Зима стальные когти расцепила…
и губы тихо выдохнули:
— Фух…