«7 июля 1941 года мы проиграли войну».

Уважаемые подписчики и гости канала «Чтобы помнили», сегодня мы послушаем редкие и интересные воспоминания солдата 29-ой моторизованной дивизии Вермахта.

Вернер Линг описывает случай произошедший с ним в начале войны против Советского Союза, данный фронтовой эпизод стал потрясением для немецкого солдата и вселил в него уверенность о неизбежности поражения Германии.

Данный эпизод стал одним из тех материалов, что не вошли в книгу британского историка Роберта Кершоу «1941 год глазами немцев. Березовые кресты вместо железных». Данная книга в России была переведена и выпущена в тираж в 2009 году.

Она интересна не только тем, что вобрала в себя именно те воспоминания немецких солдат, в которых не пахнет бравадой и оптимизмом, а война их глазами выглядит жестокой и бессмысленной мясорубкой, но и тем, что в целом данный формат вообще уже давно не характерен для западных историков и читателей.

Формат, в котором советская армия и советский солдат показаны с выгодной стороны, показаны настоящими войнами, которые приняли на себя удар самой на тот момент сильной, современной и обученной армии в мире.

Но в ходе подготовки Робертом Кершоу книги к изданию, западные издатели и редакторы вынудили вымарать и вычеркнут многие материалы из первоначальной версии книги. А ещё говорят, что на Западе нет цензуры, очень даже есть, когда нужно.

Так сказать в «черновом» варианте, книга продолжает ходить среди любителей истории и на профильных англо и немецко-язычных исторических форумах.

Кстати, на западе книга вышла вообще под другим названием, оригинальное название звучит, как «Война без гирлянд. Операция «Барбаросса 1941/42».

Думаю это уже наши издательства, так сказать, ради «хайпа» и продаж переиначили название, но смысла это не меняет.

Ладно, хватит предисловий, давайте послушаем Вернера Линга:

«Меня часто спрашивали: «Вернер, ты жалеешь о том, что пошёл в Вермахт?» Вот честно, я даже и не знаю как ответить на этот вопрос.

Мне кажется, что применительно к тому времени можно спросить: «а ты жалеешь, что ты вообще родился? Жалеешь, что ты немец?»

Я скажу, так — нет, я не жалею. Я родился в сложное и тяжелое время, в той стране, которая начала мировую бойню (начала, кстати, не без помощи и подстрекательства других стран).

С этим нужно было жить, от этого было никуда не деться. Когда ты 18-летний максималист и бестолочь, то для тебя всегда все хорошо и понятно. Я был продуктом той системы и того времени.

Если бы я не пошёл в армию, что было сделать весьма сложно, то куда я мог пойти? Хорошо, допустим, я бы попытался стать спортсменом или киноактером и что бы это глобально изменило?

Да ничего, я бы также был частью системы Третьего Рейха. Немецкие спортсмены, деятели культуры и писатели все они вовсю использовались пропагандой Рейха, так или иначе служили глянцевой картинкой, восхваляли арийский образ жизни и нацистский режим.

Лишь единицам удалось как-то отстраниться, Марлен Дитрих уехала, будучи зрелым и состоявшимся человеком, но к примеру тот же боксёр Макс Шмелинг, хоть и был в душе настроен антинацистски, всё равно стал звездой пропаганды Рейха, здорового образа жизни современного и волевого немца.

Все мы напрямую или косвенно участвовали в становлении режима, давали ему сил, давали ему свою кровь.

Кто-то может сказать: «Вернер, но ведь ты мог бы уехать из Германии», сразу предвосхищая подобные заявления, скажу, что это несусветная глупость.

Куда уехать? Уехать из города и страны где я родился? Уехать от своих родственников и близких?

Кто в здравом уме уедет из страны, которая долгие годы находилась на дне социальной и финансовой депрессии, а теперь в этой стране происходит промышленный бум, расцвет культуры, из страны, которая находится в авангарде технического прогресса всей Европы.

Кто уедет из страны, которую боятся и уважают во всём мире? Да, никто! Нужно уметь смотреть правде в лицо, какой бы она не была. Таковы были реалии, шёл рубеж тридцатых — сороковых годов, я был молодым немцем, уверенным в себе и в своей стране, а у власти был Гитлер и нацисты.

После стольких лет пустой болтовни, унижений и бездействия правительства Гинзбургов, я, как и все остальные, воочию видел, что нацистская партия — это люди дела и главная их цель — это не собственное благополучие, а идея, которая мне тогда казалась не такой уж и безумной.

Когда ты сыт, у твоего отца есть работа, а армия страны наводит трепет на весь мир, то почти любая идея покажется тебе правильной, ты даже не будешь задумываться и искать в ней червоточины. Мне кажется я достаточно понятно изъясняюсь, чтобы донести мысль о том, что в сложившихся обстоятельствах и реалиях того времени, глупо о чём либо сожалеть.

Возможно я сожалею лишь о том, что родился не в то время и не в том месте, но это мне было не под силу изменить, так, что чего здесь сокрушаться.

В 1940 году я дышал полной грудью, был физически развит и хотел служить своей стране. Меня и моих школьных друзей ждал Вермахт, Люфтваффе и Кригсмарине.

Все тяготы и испытания армейской жизни воспринимались как приключения, как игра. Власть не жалела денег на своих солдат, Вермахт был орудием, мечом власти, на острие своих штыков он нёс немецкую правду, которую Гитлер хотел донести до каждого не согласного, а такие как я были не против помочь ему в этом.

И знаете, мы действительно считали, что он прав. Это не мы напали на Польшу, а поляки сами напросились, когда обстреляли нашу радиостанцию в Гляйвице, а французы только ждали момент, чтобы объявить нам войну, спали и видели, как опять втоптать нас в грязь и стать триумфаторами, делить барыши и грабить нашу Родину, в войне которую фактически они не выиграли, как это было после Первой мировой.

Когда нас передислоцировали на границу Польши и Советского Союза и 21 июня 41-го года зачитали приказ о том, что утром нам выпала честь в числе первых пересечь границу большевистско — еврейского государства, то и тогда я не в чём не сомневался. Я думал, что значит это правильно, значит так оно и надо, видимо русские тоже в чём то перед нами провинились.

Никогда до этого Гитлер не ошибался, так почему он должен был ошибаться теперь? Я солдат, я принял присягу служить своей стране, я ей служил и не отказываюсь и не жалею.

В той ситуации я просто не мог принять другое решение, оно было исключено. Солдат своей страны должен быть солдатом до конца, даже если его страна не права. Так я считаю и по сей день.

Может если бы я знал про концентрационные лагеря и про массовые казни, то я бы изменил свое мнение, хотя нет, я бы просто не поверил, что наши правильные и гуманистичные правители на такое способны.

Вы не поверите, но тогда я не знал, для нас рисовали картину, что евреев не уничтожают, им просто создали такие условия когда они вынуждены сами покинуть страну, эмигрировать из Германии, а кто не хочет, тех просто высылают, изгоняют. То имущество, которое у них забирают они украли, оно им не принадлежит, они нажили его на горбу честных немецких рабочих.

Нас уводили от практики решения, так называемого, «Еврейского вопроса», наше внимание переключали, а если что-то и просачивалось, какие то слухи и свидетельства, то это сразу же объявлялось вражеской пропагандой.

В первые дни вторжения в СССР неудачи и жестокие бои миновали нас, мы не штурмовали укрепленные пункты и пограничные заставы. Наша 29-ая моторизованная дивизия имела задачу прорваться как можно дальше и обеспечить прикрытие и успех бронетанковых частей

У нас не было цели занимать и закрепляться на захваченной территории. Блицкриг — это война моторов, война на опережение, пока противник только думает о том, чтобы остановить тебя на одном рубеже и начать строить оборону, как твои танки уже пересекли этот рубеж и спутали ему все карты. Блицкриг это постоянная инициатива, перемена оперативной обстановки каждый час и навязывание врагу своей воли, навязывание ему войны на твоих условиях.

Много пишут про контратаку русских в конце июня под Слонимом, не знаю, возможно нам повезло и нашу часть задели те бои лишь касательно, кошмар для нас начался в июле, Адское пекло началось под Смоленском.

Там продвижение было закончено, а обойти заслоны русских не было никакой возможности, мы ждали когда подойдут резервы и пехотные дивизии, но как оказалось, что резервы нужны везде, а пехота скована боями и неизвестно, когда до нас доберется.

Под Смоленском мне запомнился один случай, через год после этого случая я окажусь под Сталинградом, но даже тот кошмар не врезался так сильно в память, как случай произошедший 7 июля 41-го года.

Сталинград и случившееся там гибель целой армии меня не удивили, они стали следствием того, что я увидел в тот жаркий и кровавый день лета сорок первого. Я запомнил тот день на всю жизнь, запомнил число и написал домой матери, что 7 июля второй день моего рождения, да именно так я и написал, но в голове подумал о том, что 7 июля мы проиграли эту войну.

На подступах к Смоленску мы прорвали очередную полосу обороны и по данным разведки впереди, на ближайшие 5 километров, не должно было быть противника.

Едва мы выехали из чахлой и сгоревшей деревушки, где переводили дух и пополнили в колодце запасы воды, как были обстреляны ружейно — пулеметным огнём со стороны небольшой лесной просеки.

У нас не было времени отвлекаться на бои местного значения и терять время, нужно было постараться ворваться хотя бы на окраины города, не дать отступающему врагу закрепиться, ворваться в пригороды на его «плечах».

Но огонь, который по нам вели из пулемета и нескольких ружей был настолько метким и интенсивным, что у нас не оставалось выбора. Мы не стали сближаться, а дождались когда подойдут наши бронетранспортеры, которые имели на вооружении крупнокалиберные и скорострельные орудия и они вспахали своим огнём всю эту просеку

Едва мы продолжили движение, как нам в спину снова стали стрелять. Пришлось опять задержаться и уничтожить противника наверняка. Бронетехника уже ушла вперед, так что пришлось действовать без её прикрытия, окружать и штурмовать огневую точку русских в пешем строю, перебежками, рассыпавшись по полю. Численное и огневое преимущество было за нами, оно было подавляющим. Ещё до сближения мы подавили сопротивление, в ответ не стреляли, ног нужно было убедиться. Лейтенант Анкерман велел мне и двум парням из моего отделения проверить не осталось ли живых. Огневая точка русских представляла из себя нечто среднее между блиндажом и импровизированным дзотом, замаскированной травой и мхом ямой.

Подходя ближе, я увидел, что возле ямы лежат два трупа русских солдат, но для верности открутил колпачок у своей гранаты и бросил её в темную глубину этой ямы. Бросил скорее, формально, автоматически.

Когда моя граната вылетела обратно, меня словно парализовало, я впал в ступор, если бы не парень из моего отделения, который среагировал гораздо быстрее и бросившись сбил меня с ног и повалил за дерево, то я был бы труп.

В ответ наши парни начали снова кидать в эту дзот-яму гранаты. Раздалось два или три взрыва и дело должно было быть кончено, но к нашему удивлению из ямы раздался нечеловеческий рёв, а потом кашляя и крича из нее вылез русский, с черным закопченным лицом, из ушей у него лилась кровь, один глаз выбило осколком, второй заплыл, он вряд ли что-то вообще видел, но он не желал сдаваться.

Мы видели, что у него нет оружия, он едва держался на ногах, но орал и как зверь бросался туда где как ему казалось стояли мы, он кричал, мычал и издавал другие непонятные и дикие звуки и был полон первобытной ярости.

Я был в состоянии шока, мне стало страшно, а парни стояли и хохотали над Иваном, как только он подходил ближе они сбивали его с ног пинком или ударом приклада и потешались над тем, как он вслепую ведет бой, нанося удары в пустоту, по воздуху.

Лейтенанту надоел этот дикий спектакль, он подошел и пристрелил этого Ивана, всё стихло. Времени не было, нам нужно было продолжать движение.

Я после этого случая посмотрел совершенно по другому на нашего врага и на войну в целом. В СССР мы встретились с силой, которую нам только предстояло осознать, моё прозрение произошло раньше, прозрение других позже, а кто-то так и не прозрел, оставшись бездыханным на поле боя навечно. Можно ли было прекратить ту войну, прямо тогда? Если бы всё зависело от меня, то я бы прекратил эту войну 7-го июля 1941 года, как только понял, что нам в ней не победить.

Три человека, которые обстреливают моторизованную колонну, понимая, что для них это гарантированная смерть, явно знают, за что дерутся и таких у большевиков явно было много.

Но от меня ничего не зависело, тогда я списал всё на шок и близость смерти, но потом я с каждым днем убеждался, что мои первые выводы были верными.

Наша 29-ая моторизованная дивизия перестала существовать через полтора года, в Сталинграде, попав в окружение в составе 6-ой армии.

Мне повезло, осколок русской мины застрял у меня под лопаткой и я был в числе немногих кого успели эвакуировать по воздуху через аэродром в Гумраке.

Жалею ли я обо всем случившимся? Нет. Каждый был на своем месте и каждый получил по своим делам. История всех рассудила…»

Вот так вот друзья, я думаю, что каждый сделает свои выводы из слов этого немца. А я хочу сказать спасибо тому безымянному советскому солдату, который принял этот тяжелый и последний для себя бой.

Спи спокойно герой, спи спокойно настоящий мужик.