Разъехались старички: один с внуком сидеть у дочки, а другая с внуком у сына, да так затосковали друг без друга
У меня папа Витя и мама Лида. И какая-то путаница, с дедушкой Гаврюшей. Бабушка уверяет, что дедушка самый настоящий, а мама не соглашается и говорит совсем наоборот:

— Он для нас чужой человек.

Стоит бабушке услышать, она сразу в слезы:

— Какой же он чужой? Что ты говоришь, да еще при ребенке! Он вырастил твоего мужа, а моего сына". Пришел к нам в дом, когда Вите не было еще трех лет. Даже учил его говорить.

Дедушка Гаврюша живет в другом городе, у тети Саши. Ему надо ставить на ноги моего двоюродного брата Андрюшу, а бабушке — меня. Вот и живут они в разных городах.

Бабушка особенно много плачет в те дни, когда получает письма от деда.

А мама не любит дедушкиных писем. Она приходит в нашу комнату и сердито спрашивает:

— Опять письмо? Что это такое? У вас любовь? В ваши годы плакать о мужьях?

Бабушка еще долго причитает:

— Какое надо иметь сердце, чтобы так разговаривать?! Дедушка Гаврюша к нам пришел, когда твой папа был крошкой. Никогда не делал различия между Витей и Сашей.

— Дедушка Гаврюша берег меня! Даже через дорогу не давал переходить самой. Боялся, что из-за больной ноги я могу поскользнуться. Посмотрел бы он на меня теперь, — сколько раз хожу на третий этаж! Сразу бы забрал отсюда.

Как-то вечером бабушка подозвала меня: Посмотри-ка, Лешенька, что мне дедушка пишет.

Я подошел. Что такое он может писать?

— Посмотри, как он обращается ко мне. Только взгляни сюда!

Сверху, там, где должно начинаться письмо, была, нарисована елочка. Я удивился. Это и я мог бы такие картинки бабушке рисовать, если ей надо. Я сказал об этом.

Бабушка тоненько засмеялась.

— Да нет, — она никак не могла насмеяться, — это так дедушка меня называет. Елочкой. Меня же зовут Елена.

Долго еще она радостно улыбалась и была совсем не похожа на всегдашнюю бабушку.

И тут вошла мама. Она постояла на пороге, посмотрела на меня, на бабушку и сказала:

— Не забивайте голову ребенку всякими вашими разговорами. Он не понимает. Да ему и неинтересно.

— Дедушка и бабушка только один месяц в году проводят вместе. Едут к тете Полине, к дедушкиной сестре. Там совсем оставаться жить нельзя, потому что всего двенадцать квадратных метров.

Теперь уже скоро, как только нас распустят на каникулы, дед приедет и возьмет с собой ее.

Слышу, как тихонько, про себя, бабушка шепчет:

— Хоть бы дожить до приезда деда!

В этот вечер она особенно долго укладывала ногу на кровать. Сама ляжет, а нога еще на полу. Потом двумя руками поднимает ногу. Так несколько раз ей пришлось вставать.

Дни идут. В школе уже закончились занятия. А деда все нет и нет.

Наш дом недалеко от вокзала, и к тому часу, когда приходит поезд, бабушка садится у парадного на скамеечку. Она ждет.

Папа ее уверяет, что будет телеграмма, но бабушка ждет. Ведь телеграмма может затеряться.

Пройдут пассажиры, бабушка бредет в дом и снова берется за свои дела.

Она только вздыхает. Снова и снова перебирает свой сундук, складывает чемодан, чтобы не задерживать деда. Потом она вынимает старую поблекшую фотокарточку с обтрепанными краями.

— Посмотри, кто здесь изображен, — говорит она, и ее глаза лукаво посмеиваются.

Красивая девушка в форменном гимназическом платье с высоким кружевным воротником.

— Кто это?

Бабушка улыбается.

— Не похожа? Это я.

Я так и покатился со смеху. Выдумала! Разве это может быть?

Бабушка тоже смеется.

— Понимаешь, Лешенька, дедушка придумал такое, чтоб мне сюда не возвращаться, прямо не знаю, как будет, — счастливо и тревожно говорит бабушка. — Может, я долго не буду здесь.

Вечером я в тревоге рассказываю маме:

— Деда может забрать бабушку насовсем. Что тогда?

Мама иронически кривит рот:

— Забивает она тебе голову ерундой. Не в первый раз. Некуда им ехать.

Папа с бабушкой поехали встречать деда. Я тоже просился, но разве мама пустит?

Суетливый, разговорчивый, он не давал ей подниматься с места. Брал за плечи и усаживал на место. И при этом все разговаривал с папой.

Даже когда стали накрывать на стол — это уж точно бабушкино дело, — и то дедушка ласково сказал ей:

— Посиди. Не утруждай ногу. Лида помоложе тебя, пусть сама.

Я думал, мама рассердится. Ничуточки — пошла на кухню.

После обеда дедушка пошел с бабушкой в нашу комнату. Я не хотел слушать, о чем они разговаривали, но мне очень понадобилась книжка.

— Грызет меня сомнение, Гаврюша, — говорила бабушка, — как я поеду? Душой к ребенку прикипела. Сколько разговоров было с ним! Он как большой, как взрослый друг выслушивал меня. Придет из школы — не будет обеда. Да и Витя при его нагрузке вовремя не пообедает.

— Лена! Дорогая! Поверь мне: никто не будет голодать. Неужели я напрасно добивался квартиры? Это в жизни последнее, что я мог сделать для нас. Неужели нам помирать отдельно?

— Да нет, голубчик! Мне и так горько, и так тяжело. Душа будет неспокойна…

— Мы состарились. Ты больная. Ты так изменилась, что я не узнаю тебя. Целыми днями я весь полон разными страхами за тебя.

В комнату вошла мама и весело сказала:

— Товарищи родители! У меня к вам интересный разговор. Я надумала, чтобы вы взяли в этом году с собой Алешку. Был маленький — другое дело. А теперь он самостоятельный человек и вам нисколько не помешает. Они с бабушкой дружат.

Я так обрадовался, что перекувыркнулся на ковре. Но бабушка даже не взглянула на меня. Раньше она смеялась, когда я кувыркался. Она смотрела тревожно, с опаской на дедушку.

Тот развел руками:

— Никак не смогу. К сожалению, это невозможно. Я купил путевки в Дом отдыха. Бабушке нужен полный покой. Ногу ей надо лечить.

— Как некстати! — сказала мама. — Надо было хотя бы сроки согласовать.

— Ну, бабушка! — прижался я к ее боку.

Бабушка дрожащей рукой гладила мои волосы и жалобно лепетала:

— Гаврюшенька, Гаврюшенька…

Ее пугало, верно, дедушкино бесстрашие.

— Не волнуйся, Елочка, все будет хорошо, — утешал он бабушку, словно она была самая маленькая здесь. — Тебе надо дать покой. Нам всех дел детей не переделать. Взрослые дети, перестроятся и найдут выход.

— А почему нельзя купить путевку и Лешке в том Доме отдыха? Да и Витя дал маме деньги с таким расчетом…

Лучше бы маме не говорить про деньги…

— Так Виктор, оказывается, дал деньги для этой цели? — сурово спросил дедушка. — Мы вернем. Мы не можем их взять. Лена, верни деньги. У матери нет сил. Я хочу, чтобы она подумала наконец о себе. Неужели вы не видите, что с мамой?

— Что здесь происходит? — вошел папа и тревожно осмотрел всех.

— Ничего особенного. Лида объяснила, что деньги маме ты дал с условием, чтоб с нами ехал Алеша, а я велел маме вернуть тебе деньги. Я везу маму в Дом отдыха. Она очень устала. Измоталась вконец.

— Какой Алеша? — рассердился он. — Что ты придумала? Идем отсюда!

— Нет, подождите! Теперь я хочу вам сказать несколько слов. Вам придется перестроить свою жизнь. После отдыха бабушка уедет со мной совсем. Мне в районе дали квартиру. Сколько нам жизни осталось? Будем вместе. Отдохнет, тогда приезжайте к нам на каникулы. Возьмем мальца с радостью.

Бабушка улыбалась, вытирала платочком глаза и пыталась что-то сказать. Она подошла и положила руку мне на голову.

— Вся печаль у меня об этом ребенке, вспоенном и вскормленном мною.

— В будущем году он пробудет у нас все лето. А теперь тебе надо почувствовать себя человеком. Постепенно все связи с взрослыми детьми слабеют.

И последнее, что я видел, — это как дедушка бережно укладывает ее ногу на кровать.

Наутро, будто ничего плохого не произошло, папа говорил дедушке:

— Папа, ты у меня молодец!

— А ты как думал! Теперь будем жить в свое удовольствие!

А бабушка ходила слабая, виноватая, в слезах. И все целовала меня.

Наступил день отъезда.

Подавленный горем, я стоял в сторонке, когда дедушка и бабушка усаживались в такси. В дом я вошел согнувшись, словно от тяжести.