Чем крепче лёд и стужа декабря,
тем более строка моя раздета —
в ней столько не растраченного лета,
чьи песни не под силу снегирям.
В ней столько солнца вызревшей хурмы
и ягодно-фруктовых ароматов —
как будто все прилавки азиатов
бунтуют против пиршества зимы.
И я иду с улыбкой вдоль рядов.
Потёртая джинса стянула бёдра…
Урюк янтарным светом пышет в вёдрах,
а мальчики зовут меня на плов…
В живой предновогодней суете
шумит… галдит…
щебечет местный рынок.
Но вдруг звенит проснувшийся мобильник…
И гаснет мир…
и звуки всех мастей…
Из всех чудес,
…обещанных душе,
что мог свершить Никола Чудотворец,
мне вечностью подарен был твой Голос —
как свет… как бред… как пуля в калаше…
Чтоб я могла построчно целовать
любой твой вздох,
и буквы в нежных письмах.
Рингтоны СМС-ок — словно выстрел.
Но вряд ли кто-то крикнет:
— Не стрелять!
Чем больше внеурочные звонки
прерывистым дыханьем плавят трубку,
тем чаще меховые полушубки
ложатся лишним грузом в сундуки.
И хрупкие Снегурочки бегут
по наледи с душою нараспашку
в кроссовках и расстёгнутых рубашках
на встречное тепло любимых губ.
В рождественской базарной толчее
внезапно застывают изваяньем,
охвачены снедающим желаньем,
чьи приступы всё злей
и горячей…
Но этот пыл рождественских костров
отныне погасить никто не вправе…
Мне вслед кричит озлобленно:
— Шалава! -
цветочная торговка у метро…
Что ж, пусть шипит…
Пройду — не оглянусь.
И вряд ли я вообще её услышу,
теперь, когда так трепетно ты дышишь
в наушник…
и зашкаливает пульс…
К прилавку манит сочная хурма —
чем плод запретней / издревле /
тем слаще…
Как много красок спелых… настоящих!
Как много Света в зимних закромах.
И первый снег, слетая на ладонь,
нехитрое искусство постигает
будить в нас искушённых самураев,
подкожно провоцируя Огонь
на взрыв,
на всплеск…
на схватку… на борьбу.
на то, чтоб отстоять любой ценою
симфонию сладчайшей паранойи,
что музыкой вошла в мою судьбу.