было семнадцать. тогда я боялась — очень.
больше всего — смотреть в глаза напрямую.
ну и отдельно, конечно, в глаза мужчинам.
мир был апрелев, рассветен, еще непрочен,
я выходила, шею тянула смешную,
он отдавался стрекотом стрекозиным.

было семнадцать — и я не писала первой,
очень боялась нечаянно прикоснуться,
джинсы в заклепках считала своей бронею.
было семнадцать. сказки, стихи и нервы.
много гаданий на картах, гуще и блюдцах.
кто была та, что себя почитала мною?

было за двадцать, и я всерьез полагала,
будто бояться я совсем разучилась,
пробовала на прочность свою реальность.
а по ночам валилась в постель устало,
жаркое лето на языке горчило,
что мне еще, ну что тогда оставалось?

было за двадцать, и я боялась сближаться.
шила сама, сама забивала гвозди.
кроме кота — боялась любить кого-то.
как-то меня и поймало, швырнуло прижаться.
странной чужой заботой, визитами в гости,
теплым случайным взглядом вполоборота.

нынче не страшно. совсем ничего не страшно.
даже любить впустую и без ответа,
даже упасть, превратившись в острый осколок.
я — лишь стрела, запущенная над пашней,
все, что дано, — кусочек неба и света.
дальше — конец, единый для всех и скорый.

перед лицом его каждый из нас безоружен,
делай, что должно, лови ладонями годы
и уходи, не прощаясь, зато прощая.
вот потому мне больше никто не нужен,
вот потому-то дарована мне свобода,
страшная, невыносимая и большая.