Когда нас ломают — эстетикой не грешат,
не чтят геометрии,
ибо ломать не строить…
Бросают, как мусор, без точных координат,
и даже не ищут причины системных сбоев.

Я тоже — всего лишь измятый судьбой листок,
бесформенный призрак себя самого,
былого —
осколок… обрывок…
распятый больной цветок.
И всё, что осталось — нетленность живого слова.

Прости,
ты споткнулась об этот кусок души,
разбитый о берег холодный гранитный камень.
А он не умеет,
совсем не умеет жить
поскольку преступно не помнит себя,
не знает…

Нелеп… искалечен…
…желает начать с нуля
и пробует голос с упорством святого Шивы —
ему безразлично хоть с «до», хоть с больного «ля»…
Он даже разбитый не станет звучать фальшиво.

Я — нежная скрипка с одной лишь тугой струной,
что взвинченным нервом натянута до предела.
Пусть корпус разбит,
но ты тронешь смычок рукой,
и вмиг отзовутся послушно душа и тело.

Играй на мне, ангел мой,
…просто играй в ночи,
рождай в нас подкожно осеннюю дрожь симфоний.
У Неба, конечно, как прежде, есть сто причин
прервать эту песню…
Но тщетно…
Я не позволю.