На что намекали эти строки, гадать не приходилось: в свете давно ходили слухи о романе жены Пушкина красавицы Натальи Гончаровой с молодым французским кавалергардом Дантесом. Оставлять такое письмо без ответа было нельзя. А спасти репутацию можно было только ценой жизни. Своей или обидчика.

Условия дуэли таковы: противники становятся на расстоянии двадцати шагов друг от друга. По знаку, поданному секундантами, каждый делает пять шагов к барьеру. Однако стрелять можно и не доходя до барьера — в любой момент. Чем и воспользовался Дантес. Спустил курок пистолета на расстоянии одиннадцати шагов от противника. И не промахнулся. «Условия дуэли были очень тяжёлые. 10 шагов — это, без преувеличения, смертельная дистанция», — говорит руководитель Департамента культуры г. Москвы, эксперт передачи «Клинический случай» на телеканале «Доктор» Александр Кибовский.

Опасность такой дистанции осознавали все. Есть версия, что секунданты Пушкина и Дантеса намеренно недосыпали пороха в пистолеты, чтобы уменьшить возможные последствия ранения. Но некоторые специалисты уверены, что именно благие намерения секундантов обернулись смертью поэта. «Если бы выстрел был произведён из пистолета с нормальным зарядом пороха, пуля прошла бы навылет. А из-за того что заряд был уменьшен, она застряла в теле поэта», — считает зампредседателя любителей дульнозарядного оружия, эксперт передачи «Клинический случай» на телеканале «Доктор» Игорь Вербовский.

«Пуля вошла в мягкие ткани тела Пушкина в 5 см от передней верхней подвздошной кости. Затем пуля ударилась о крыло подвздошной кости и раздробило крыло с образованием множества осколков. Дальше пуля попала в крестец, раздробив его, и застряла в массе крестца»

Врачебные ошибки

Домой раненого Пушкина привезли спустя полтора часа после дуэли. В лечении поэта приняли участие аж восемь врачей, но негласно лечением руководил доктор медицины и хирургии Николай Арендт — лейб-медик семьи Николая I.

В первый вечер и ночь после ранения лечение заключалось в холодном питье и прикладывании примочек со льдом к животу. Так доктора пытались уменьшить кровотечение. Однако к утру появились первые признаки перитонита — воспаления брюшной полости. Тогда Арендт после консилиума с коллегами назначил Пушкину 25 пиявок. Дело в том, что тогдашние врачи считали, что любое воспаление протекает с избытком крови, и при помощи пиявок надеялись остановить воспалительный процесс. «Такое лечение не принесло ничего, кроме вреда. Пиявки высосали около 250 мл крови (а поэт и так потерял около 2 литров при ранении).

Но главное обвинение, которое звучит в адрес врачей Пушкина: почему не была проведена операция? «хирург мог бы предложить выполнить разрез, чтобы выпустить воздух из раны. Тогда инфекция, которая размножается только в отсутствие воздуха, могла бы от воздуха погибнуть. То есть анаэробная инфекция заменилась бы на аэробную, с которой теоретически можно было бы справиться даже во времена Пушкина».
Но никто из врачей, которые были рядом с Александром Сергеевичем, не решился взять в руки скальпель. 29 января 1837 года поэт умер.

Почему многие восприняли смерть Пушкина «совершенно равнодушно»

Александр Сергеевич Пушкин был вспыльчив и участвовал в дуэлях 30 раз, причем пять раз — вызывали на дуэль его. Много раз дуэли удавалось избежать: её отменяли в последний момент, противники не могли договориться о правилах или перед Пушкиным извинялись. Один из оппонентов — французский офицер Дeгильи просто отказался от дуэли.

Пушкин стрелялся с поэтом Кондратием Рылeeвым, со своим другом Вильгельмом Кюхельбeккeрoм и с офицером Генштаба Александром Зубовым. Каждый раз он стрелял вторым и стрелял в воздух. Разрядить пистолет в противника ему привелось дважды: во время дуэли с офицером егерского полка Семёном Стaровым он промахнулся из-за снегопада, а на поединке с вельможей из Молдавии Теодором Бaлшeм ситуация повторилась. Но 27 января 1837 года случилось непоправимое — во время дуэли Пушкина и поручика Кавалергардского полка барона Жоржа Шарля Дaнтеса француз смертельно ранил поэта, и тот скончался от раны спустя двое суток.

Смерть Пушкина не вызвала всеобщего негодования среди знати императорского двора — слишком мало людей понимали значение его творчества и слишком многие «в позолоченных салонах» отнеслись, по словам княгини Екатерины Николаевной Мещерской, «совершенно равнодушно», а некоторые были даже рады.

Князь Барятинский

Князь Александр Иванович Барятинский, которому было 22 года, только что вернулся с Кавказа, где служил в Кабардинском полку и даже был ранен. Отличался нахальностью, на Кавказ попал после скандала, связанного с именем дочери императора Марии Николаевны. По возвращении получил в награду золоту шпагу с гравировкой «За храбрость».
В круг общения офицера входил и Жорж Дантес, с которыми у него были приятельские отношения. Немудрено, что после смерти поэта Барятинский был целиком на стороне приятеля-француза. Когда Дантес находился на гауптвахте, молодой князь написал ему письмо, в котором огорчался, что не может его посетить из-за «строгости караульных нравов», и заверял в самой искренней дружбе, сочувствовал ему и уверял что так думает не только он, но и вся его семья (Карамзина и др. «Из писем 1836—1837 года»). Семья князя тогда состояла из его родителей — англомана князя Ивана Ивановича Барятинского, матери Марии Федоровны (урожденной Келлер) и брата Владимира, которому едва исполнился 21 год и который был сослуживцем Дантеса.
Пушкин для юных офицеров был далек и непонятен, а поддержать своего брата кавалергарда было приятно и почетно.

Граф Нессельроде с супругою

Подозрения в причастности к истории с дуэлью падали и на Министра иностранных дел Российской империи графа Карла Роберта фон Нессельроде, немца по происхождению, одного из самых закоренелых взяточников того времени.
Подозревал причастность Нессельроде и его жены Марии Дмитриевны Нессельроде (урожденной Гурьевой, самой богатой невесты Санкт-Петербурга) даже император.
Благосклонности графини поэт лишился в тот самый миг, как написал эпиграмму о её отце Дмитрии Александровиче Гурьеве, в которой были и строки про то, что «Гурьев грабил весь народ». Сама графиня также становилась мишенью эпиграмм поэта. Она оказалась злопамятной, и вряд ли обитатели ее салона сожалели о смерти поэта.
Статс-дама пользовалась своим влиянием, чтобы разрушать и создавать репутации, и имела связи с французской знатью. Она приблизила к себе барона Геккерна, приемного отца Дантеса, а затем и самого Дантеса, была посаженной матерью на свадьбе француза.
Пушкин ненавидел её за бесцеремонность, вмешательство в дела семьи, а однажды прямо нагрубил ей. Он подозревал, что именно она научила кого-то прислать ему «Диплом рогоносца».

Идалия Полетика

Идалия Григорьевна Полетика (урожденная Обертей) была еще одной женщиной, которая поддержала Дантеса и считала, что поэт получил по заслугам.
Внебрачная дочь графа Григория Александровича Строганова, она была троюродной сестрой Натальи Николаевны Пушкиной (Гончаровой) и ненавидела поэта всем сердцем. Причиной стала её отвергнутая любовь и злые шутки Александра Сергеевича: он написал ей письмо с признанием в любви и пометил его 1 апреля. Письмо было зачитано вслух при большом стечении народа, что не на шутку взбесило женщину.
По стечению обстоятельств муж Идалии служил в одном полку с Дантесом. Идалия охотно посещала дом Екатерины Дантес после дуэли, выражая поддержку. В одном из писем к мужу Екатерина писала, что Идалия «плакала как безумная» из-за того, что не смогла проститься с убийцей поэта. Своей ненависти она осталась верна всю жизнь. Когда в Одессе, где она доживала дни, поставили памятник поэту, она поехала к нему, чтобы плюнуть «на изверга».

«Друзья» Карамзины

Оправдывали Дантеса и знакомые поэта. Члены кружка Карамзиных открыто поддерживали авантюриста и поощряли его. Дочь знаменитого историка Софья Николаевна Карамзина писала в письме к близким о том, что она «рада, что Дантес совсем не пострадал», и что если уж Пушкину суждено было стать его жертвой, то пусть это будет единственная жертва дуэли. Она высказывала опасения, что француза теперь могут судить и сурово наказать: «мне бы хотелось, чтобы ему не было причинено ничего дурного».
Еще один член семьи Карамзиных, Андрей Николаевич, знавший Пушкина, Гоголя и Лермонтова, общался с семьей рокового француза в Висбадене летом 1837 года и умилялся, что Дантес находит и среди русских людей защиту, что он «честный и благородный человек», правда тут же Карамзин оговаривался: «насколько мне кажется».

«Золотая молодежь»

Подозревали в написании «Диплома рогоносца» «золотую молодежь» того времени, например, 23-летнего князя Ивана Сергеевича Гагарина и 21-летнего князя Петра Владимировича Долгорукова.
Однако экспертиза XX века показала, что они письма не писали. Но вряд ли богатые прожигатели жизни в 1837 году понимали, кого потеряла Россия.