человек опускает ворот, а снег скрипит
под ногами его назойливо и сурово,
если вслушаться — различим, узнаваем бит,
если вслушаться — снег скрипит, повторяя слово.
ты один — ты один — под ногами лопочет снег —
ты не нужный, дрянной, бессмысленный, бестолковый,
ты глупее всех прочих, хуже ты прочих всех,
ты дешевле рубля, ты не стоишь вообще целковых.
человек понимает — снег до смешного прав,
в этом мире большом он меньше одной снежинки.
и никто не звонит, чтоб узнать, как он весел, здрав?
и купил ли к зиме теплее себе ботинки.
всем плевать — отвечает снег ему и скрипя
ухмыляется злобно, гаденько, кровожадно.
потому что никто не живет тут тебя любя,
потому что для всех ты есть — ну и есть. и ладно.
человек замедляет шаг, а внутри него
сердце бухает больно, медленно и замерше,
и не греет уж тело, душу его, нутро,
и становится с каждым скрипом таким все тоньше,
чтобы вовсе исчезнуть, верно, когда-нибудь…
человек одинок, так вышло, вот так случилось.
снег скрипит под ногами, стелет-сметает путь,
на подошве ботинок старых чтоб множить сырость.
но когда человек отчаялся и затих,
в двух шагах от подъезда, снежному скрипу веря,
из соседней двери в тот самый проклятый миг,
сквозь замерзшую тяжесть этой проклятой двери,
выбегает наружу новенький человек,
не знакомый тому, что сдался под скрипом снега.
улыбается радостно и говорит — привет!
я надеялась так, что встречу тут человека —
я приехала только, сумки, коробки, жуть!
как одной дотащить до двери мне вещи эти?
ты поможешь мне, правда? правда ведь? ну хоть чуть!
ты спасешь меня, правда? мы же теперь соседи…
а за это я чая, чайник тут где-то был,
мы печенье найдем, и кот у меня, и тапки…
так случайная близость их типовых квартир
вдруг меняет весь мир в счастливом своем порядке —
снег скрипит теперь сладко, что-то там про покой,
про уютную кухню, чай — как и нужно снегу.
у подъездной двери, спасенный им и живой,
человек улыбается радостно человеку.