Этот город пытался выменять у меня половину дня.
Я нелепо-упрямо верила, он был слишком логично-прям.
Богу — богово, зверю — зверево, стихоплету — хорей и ямб.
«Тики-птица и Тики-дерево, Тики-время и Тики-я».
Однолюбие, многобожие, два на север и два юг,
Травы ноги коней стреножили,
Лис шоаррский, эльфийский лук,
Семицветик из детской присказки нарезает за кругом круг.
Я бегу по дощатой пристани, как Алиса в свою нору,
Пахну ветром, костром и листьями. Я рыбачила на косе.
Небо радугой сверху брызгало, я небес насчитала семь.
Лето пряди пыталось высветлить до отлёта к теплу гусей.
«Тики-тени и Тики-призраки, Тики-мама и Тики-все».
Этот город бежал за стрелками, но сутулился и старел.
Миррор-миррор, кривое зеркало, зайчик солнечный на столе,
Миру — мир, да все канет в Летово, с перестрелками во дворе.
«Тики-перья и Тики-дерево, Тики-время и Тики-след».
Этот город просил и требовал, расставался и привыкал.
Мы с ним выросли в непотребное — и дотянемся до звонка
Ржаво-медного. «Знаешь, девочка, ты смелей, чем котенок Гав.
Тики-семечки, Тики-веточки». Звук на кончике языка,
День, оставшийся незамеченным, день, оставшийся молодым.
Город можно очеловечивать, город летом крадёт зонты
И бросает дожди на плечики. Но хранят от любой беды
Тики-птица и Тики-дерево, Тики-время и Тики-ты.