Я тебя съем

— Видишь ли, я левиафан — морской змей, который обожает человеческое мясо. Поэтому, сама понимаешь… — Он развёл руками.

Таня медленно опустила на стол чашку с недопитым чаем и прошептала:
— К-как?

В ответ левиафан, который мгновение назад был обыкновенным парнем Лёшей, довольно оскалился. Да уж, с такими острыми зубищами прямо грех кого-нибудь не съесть! Интересно, о чём думал Творец, создавая этого монстра? Кого он хотел впечатлить или напугать?

«Ох уж эти боги, вечно как дети малые», — покачала головой Таня, изо всех сил стараясь не впадать в панику. Пускай он хочет её съесть, она сейчас что-нибудь придумает.

Стойте. Съесть? Вот ведь чёрт!

— Забавные у тебя шуточки, Мироздание, — нервно рассмеялась Таня, от неожиданности — вслух.

Левиафан замер, так и не развязав до конца свой синий шарф.

— Шуточки? Какие шуточки? Всё серьёзно.
— Да я не тебе, — отмахнулась Таня.

В глазах у левиафана вспыхнуло нечто похожее на любопытство: ещё не жгучий, но уже вполне интерес. Он взял со стола чашку, повертел её в руках и решил:
— Выпьем ещё чаю. В конце концов, ты никуда не убежишь, а мне хочется послушать про «шуточки».

«Было бы что слушать!» — чуть не фыркнула Таня, но мысленно поймала саму себя за шкирку и погрозила пальцем: не упускай такой шанс! Вдруг ему понравится, и он отпустит? Или сбежать удастся, прямо как в сказке про Колобка.

Левиафан не походил на лисицу, что давало какие-никакие, а всё же шансы: от остальных зверей Колобку удалось улизнуть. Правда, Таня не была юрким Колобком, но чем Мироздание не шутит…

— Рассказывай! — потребовал левиафан, разливая по чашкам вторую порцию чая.

Таня кивнула, взяла из пакета печенье и стала медленно жевать, оттягивая ужасный момент. Потому что рассказывать и впрямь было нечего: ну кому придётся по вкусу история о детском страхе, который — гляди-ка! — воплотился через пару десятков лет.

Левиафан сверлил её взглядом, совершенно позабыв про горячий чай.

— Тебе нужно «пожалуйста»? — выдохнул он три печенья спустя. — Хорошо. Расскажи, пожалуйста, об этих шуточках, которые ты упомянула. Мне интересно. Честное слово.

Таня едва не подавилась: он сделал такие жалобные глаза, словно всю жизнь был не монстром, а дворовой собакой, отказать которым у нее не получалось ещё со школьных времён. Приходилось делиться бутербродами, тёплыми куртками, кроватями… Ну, а сейчас — детскими страхами.

— Ладно, — согласилась Таня. Отпила чай и призналась: — Но там нечего рассказывать. Просто в детстве я ужасно боялась, что ночью из ванной вылезет монстр и меня съест. Чёрный такой, скользкий и мокрый, подхлюпает к кровати и укусит за руку. И вдруг — ты, морской острозубый змей. Смешно, не находишь?

Левиафан улыбнулся, и хотя это улыбка выглядела всё таким же оскалом, Таня успокоилась: прямо сейчас её никто не съест, можно ещё пожить, подышать, попить чаю.

Она сделала ещё один глоток, потянулась за печеньем. Их руки, её и левиафана, столкнулись над пакетом; оба вздрогнули — и он вдруг прошептал:
— А я боялся кораблей. Они такие здоровенные, и я всегда думал, что если затонут — непременно придавят.

Синий шарф сполз с его шеи, обнажив узор из чёрной чешуи. Она выглядела настолько искусственной, что Таня чуть не потянулась потрогать, но вовремя прикусила губу и мотнула головой.

Левиафан внимательно поглядел на неё и с неожиданной горечью признался:
— Знаешь, как страшно там, в глубине? Думаешь, я ничего не боюсь — и уж тем более не должен бояться места, где родился и вырос? Зря.

Хотя Таня ничего подобного не думала, ей почему-то стало стыдно. А он продолжил:
— Там сплошная темнота и пустота, ни единого лучика света, ни единого внятного звука. Там много таких, как я, — разных морских тварей, которых вы зовёте чудовищами. Они живут во всех слоях, плавают туда-сюда, иногда вылезают на поверхность. Вроде не одиноко — но страшно и темно.
— «И над нами — километры воды, и над нами — бьют хвостами киты», — пробормотала Таня.

Левиафан вытаращился на неё так, словно услышал божественное откровение, абсолютную истину — или что там надо услышать, чтобы глаза стали круглыми-круглыми, а чашка с чаем едва не полетела на пол из дрожащих рук.

— Это… — сглотнул он. — Это удивительно точно. Откуда ты знаешь такое… такие…

Казалось, если он сейчас не получит ответ, то сойдёт с ума: швырнёт чашку, схватит Таню за кофту и зарычит: «Откуда?!»

Промелькнувшая в воображении картина была настолько яркой, что Таня торопливо ответила:
— Это не я, это «Наутилус Помпилиус». Группа такая. Хочешь послушать?

Секунду спустя предложение показалось крайне глупым. Но левиафан кивнул, и Таня порадовалась, что как раз сегодня взяла наушники.

— Иди сюда.

Он пододвинулся, с неким удивлением засунул в уши «пуговки» наушников — и замер, уставившись на скатерть и сцепив пальцы в замок. Таня ещё никогда не видела человека, который бы слушал так внимательно и так… отчаянно, будто проваливаясь в песню, растворяясь в ней.

На мгновение показалось, что теперь они — куда больше, чем друзья, чем левиафан и жертва. Почти родственные души, которые столкнула судьба, не иначе.

Когда песня закончилась, левиафан поднял голову и тихо попросил:
— Можно ещё раз?
— Конечно, — кивнула Таня и включила повтор.

Он прослушал песню раз десять. За это время Таня успела заново вскипятить чайник, заварить что-то апельсиново-мятное и даже выпить полторы чашки.

— А ты не обидишься, — спросил левиафан, протягивая ей наушники и телефон, — если я не буду тебя есть?
— Обижусь? — переспросила Таня и нервно рассмеялась. — Ничуть не обижусь, ни капельки. Мне очень нравится жить, я буду только рада и дальше продолжать это делать.

Левиафан смущённо улыбнулся и пояснил:
— Просто я обещал, а сам… Вдруг ты уже настроилась, и вообще… Извини, я говорю что-то невразумительное.

Таня махнула рукой: не волнуйся, всё в порядке. Видно, музыка и впрямь затронула его до глубины души — если у монстров, конечно, есть душа.

Разумеется, она есть. Как иначе-то?

Левиафан отвернулся и пробормотал, крепко сжимая чашку:
— Мы можем встретиться ещё раз? Например, завтра — если ты не занята, конечно.
— И ты меня съешь? — фыркнула Таня.

Левиафан улыбнулся — именно улыбнулся, уже безо всякого оскала:
— Я, конечно, люблю человеческое мясо. Но, кажется, общаться с людьми куда интереснее, чем их есть.