Поверь мне,
несмышлёный мальчик-паж,
наступит день и ты проснёшься принцем.
Возвысишься…
но права не отдашь
бежать на зов любимой чаровницы,
нести покорно шлейф её ветров
и пыль сдувать с хрустальных босоножек,
разить врагов —
легко… без лишних слов,
когда ничто другое не поможет…

Дыханьем греть живые лепестки
затерянной в мирах озябшей розы
на крохотной планетке у реки,
чьи воды в Млечный путь впадают звёздно.
Хранить её…
лелеять… утешать…
укрыв от всех в небесной субмарине.
Изжив в себе недавнего пажа,
на вытяжку стоять гардемарином.

И ждать
любого слова и кивка,
ловить малейший луч в её ресницах.
Так мальчики дворянского полка
сердцами присягали Ягужинской.
А после загоняли лошадей,
ведомые мятежным, дерзким чувством,
чтоб взмылено на миг предстать пред ней —
хоть чёртом,
хоть «…пред-пред…последним русским…»

Пуская в ход дуэльный пистолет,
в сугробе оставляли красный росчерк.
А брошенный в карету к ней букет —
был больше, чем признанием…
чуть больше…
Один ей прокричал:
— Моя Звезда!
Другой смотрел в глаза, снимая шляпу…
Она негромко выдохнула:
— Да…
Кому из них ответив, не понятно…

Пусть тайну эту ветер унесёт,
развеет над бескрайними снегами…
Лишь роза знает —
…кто же плавит лёд,
склонившись над живыми лепестками…
Лишь ей дано обычный поцелуй
сравнить душой с кармической печатью,
когда кадет под свистом злобных пуль
прижмёт к губам ладонь её в перчатке.