Не моё, из инета
.
Отец рассказывал вот что.
Служил он на Севере. На Новой Земле. Вот в одном местечке и случилось. Там военный городок (военный поселок? Военная деревня?) — он годов с 30−40х стоял. Весь из дерева — ибо все остальное там просто в золото бы обошлось. Все естественно просохшее насквозь — там дождей-то немного… в общем вроде и сыро, но дерево просохло капитально. И за пожарной безопасностью бдят. За курение где не надо — могут и огреть сразу. Но — всяко бывает.
.
Столовая — просто одноэтажный барак. В дальнем краю — кухня, с нее ж и черный выход, пред ней раздача — а дальше зал на 100 рыл. И выход — тамбур с двумя дверьми плотными — внутренняя вовнутрь открывается, наружняя — наружу. Окошки под потолком, маленькие — понизу-то заметает, порой и до крыши, да и тепло беречь надо. На кухне — печка на солярке — а больше-то как — газа тогда не было, дров не напасешь или там угля. А соляру завозят — для техники да для генератора.
.
И вот на обед набилось около сотни матросов туда — при нескольких старшинах и паре мичманцов. Часть уже приступила к приему пищи, часть ожидает продвижения процесса. Флотский порядок и благочиние. Глаз мичманов радуется — оболтусы и разгильдяи все, конечно… Но могут, могут же, когда захотят, обезьяньи морды! Особенно если немного вздрючить.
.
И тут — на кухне взрывается печка. Как и отчего — так и не поняли. Очевидно, оттого, что помнила она, как у ней отогревались спасенные челюскинцы, и по ночам вспоминала свист снарядов «Адмирала Шеера». А может кухари чего накосячили. Неважно сие есть — рванула печурка. Десять литров горячей соляры разбрызгало по кухне и они рванули — не как объемный взрыв, но кухня-то вся в огне. Кухари даже и не вскрикнули никто. Сгорели они вместе с кухней почитай сразу. Занялось-то от солярки
хорошо и жарко все — столько лет ждало дерево огоньку. А вместе с кухней — один из выходов накрылся.
.
И оказались сто человек в мышеловке. В самой натуральной. Даже не мышеловка, а духовка скорее. Из окошка раздачи да распахнувшейся двери в кухню — пламя хлещет по перегородке, та тут же занимается.
.
Ну, кто ближе к двери — ну туда. До окон-то и пробовать не стоит, да и заколочены они навсегда, и переплеты узкие. А у дверей уж свалка. Вскочили оба мичмана — вроде ж их дело — кто тут еще командир? Только один-то — неделю как прибыл, а второй полгода уже — и новенький на старика выразительно так смотрит — мол, я-то тут ничего не знаю — чего делать? А старшему понятно и так — его работа, его дело. Он тут сейчас Главный. А огонь-то стены лижет вовсю. И свалка у выхода — уже орут и остальные туда тянутся. Еще секунды — все сгорят.
.
Схватил он с кобуры ТТ — носили всегда потому как мишки забредали с берега — да в потолок пару шарахнул.
— СМИРРРНА!!! Обезьяньи морды!
.
Притихли все, свалка замерла…
.
— Вот здесь — рукой в дальний от огня край — Становись! Старшины — ко мне!
.
Суета, мельтешение — а в секунды порядок. А уж дыму полон барак. Кашляя ставит задачи мичман — и вот пара старшин хватают у двери огнетушители и бегут поливать на огонь — ну, все помощь, вроде чуть приостановился. Еще один выскакивает на улицу и распахивает входную дверь. Новенький мичман выбегает и готовится принимать людей и порядок сохранять — первых послать сообщить куда надо, врача вызвать, все прочее. Главстаршина становится у двери, пара дюжих старших матросов в тамбуре. Мичман лично распахивает дверь — и командует: —
— Первое — перед дверью — в колонну по одному — становись! Бегом — МАРШ!
Только гюйсы мелькнули.
— Второе… МАРШ!
— Третье… — командует сквозь кашель мичман.
.
Кто без порядку лезет — главстаршина в грудину осадит, кто споткнется — матросы в тамбуре подхватят, выкинут за дверь, — а там первые уж ловят. Восьмое. Девятое… На мичмане одежда дымиться, главстаршина как в бане потный… вот все матросики уж и на воле. Старшины выскочили, повалились в снег, перхают и отплевываются от дыма. Мичмана главстаршина уж вынес —
свалился тот — надышался дымом, пока командовал во всю глотку.
.
Отбежали все, оттащили тех кто идти не мог — две минуты не прошло, а все стоят и смотрят как столовая вся огнем объята, с окон языки плещут — а еще пара минут и крыша заваливаться начала — только искры в небо, а уж как воздуха много пошло — то вспыхнуло все полностью.
.
Сгорели насмерть трое на кухне — до костей. Сразу, почитай — их никто и не пытался спасать — бесполезно. Ожоги искрами мелкие, отравления несильные — в основном у старшин, что гасили, да кто последними выбегал. Мичман полежал в медпункте три дня, прилетело начальство — наградило кортиком именным (Видел отец тот кортик — говорят, чей-то сын среди матросов был — адмиралы тогда своих сынов не прятали… не все, конечно, но большинство. Так вот кто-то с арсеналов — еще аж императорского флота кортик достал, размером с небольшой палаш — и вот его и подрихтовали в идеологическом плане, да надпись именную сделали. Ох, добрая штука!) Потом когда уж улетели, построили всех — и благодарность лично. Долго еще подходили благодарили. Домой писали — так мамки присылали всякое «а это передай вашему командиру, что вас от огня спасал».
.
Вот его-то безо всяких «неуставных» слушались ого как — коль не справил что — сам готов сквозь землю провалиться, да еще и от товарищей получишь.
.
Но не о том. Вот к чему.
.
Когда услышишь «Военные все тупые», то вспомни про присказку «Если вы такие умные, отчего строем не ходите?»
А главное — если не приведи, так называемый, Господи — случиться оказаться в ситуации — вспомни что иногда умные должны ходить именно строем. Потому что так быстрее, проще и безопаснее. А когда все ломятся толпой, проявляя индивидуальность — то получается очень нехорошо. Вот такая вот история.