Когда рассвет укутает в туман
таёжный зачарованный альков,
приди сквозь сон
по мшистым берегам
к хранительнице гулких родников,
к студёной ворожбе моих ключей,
что льют в ладонь живое серебро.
Я соткана из дыма и лучей…
и легче, чем упавшее перо.
Бесплотна…
невесома до поры…
Заложница стихов и тёплых рук.
Стань ветром,
чей неистовый порыв
взметнёт моей души легчайший пух…
Податливую кисть макая в свет,
вернёт холсту единственным мазком
прозрачный,
акварельный силуэт
колдуньи в лёгком платьице простом…
Взрывая мир бесчинством белых стай,
сквозь бред кипенья крыльев над водой
узнай меня, пожалуйста, узнай —
в той самой
снежно-кипельной… родной…
по взмаху непокорного крыла,
срывающего пену у воды,
по страсти,
выжигающей дотла,
по запаху небес и резеды…
По робости, с которой я прильну
к груди твоей,
едва смиряя дрожь,
И ты, целуя ведьму на ветру,
с волос моих травинку уберёшь,
поправишь растрепавшуюся прядь.
Как вдруг…
взорвётся выстрелом июль…
Ты крикнешь в неизвестность:
— Не стрелять!
укрыв меня собой от чьих-то пуль…
Взметнутся птичьи стаи с берегов,
и порохом запахнет,
и грозой…
спиной предощущая смерть и кровь,
я выдохну:
— Они пришли за мной…
Как будто чуя меткого стрелка
набатно застучит горячий пульс…
Ладонь твою сожмёт моя рука…
Я вскрикну словно чайка…
…и проснусь…
И в этой предрассветной полумгле
покой вернёт знакомая кровать,
где ты спокойно спишь,
прильнув ко мне,
и вдруг…
сквозь сон взываешь:
— Не стрелять!