У бабы Зины жил кот-некромант. Я много раз наблюдала за тем, как он выкапывает в палисаднике мышиный трупик, пялится на него несколько минут в полной неподвижности, а потом издаёт короткий странный мяв. После чего мышь воскресала: вставала, отряхивалась и пыталась убежать. Но кот быстро ловил её и начинал с ней играть — отпускал, затем опять ловил и так до тех пор, пока замученная мышь не умирала. Тогда кот, убедившись, что несчастный грызун больше не подаёт признаков жизни, закапывал трупик на прежнем месте. А на следующий день выкапывал снова и всё повторялось с начала.

Утром первого сентября бабу Зину увезли в больницу с острой сердечной недостаточностью. А вечером того же дня дверь в её квартиру уже открывал некий неприятный молодой человек, представившийся обеспокоенным соседям Зининым племянником. Он сообщил им, что баба Зина скоропостижно скончалась от обширного инфаркта и вынес на помойку два больших мешка с её вещами, а также выгнал жалобно орущего кота. Кота я хотела взять к себе, но он убежал. А ещё через два часа, ближе к полуночи, кот вернулся вместе с бабой Зиной, жутко напугав «племянника» — который оказался всего лишь каким-то дальним её родственником. Он тут же уехал восвояси. А мы помогли бабе Зине принести вещи обратно и навести в квартире порядок. Баба Зина рассказала, что её, действительно, уже отвезли в морг, но там сердце заработало вновь, и она очнулась. Обнаружив рядом кота, она поняла, что дома творится неладное и сбежала из больницы, даже не оформив выписку. Ошарашенные врачи не стали её удерживать.

Я уходила из квартиры бабы Зины последней. Путь ко входной двери мне преградил кот, вопросительно на меня глядевший. Я тихо пообещала ему, что ничего никому не скажу, и почесала за ушком. Кот замурлыкал и пропустил меня к выходу. Очень люблю этого кота — ведь он был первым живым существом, которое я увидела после того, как два года назад меня сбил грузовик.

Кота любили все — за редким исключением — поскольку он отличался добрым характером, был красив и фотогеничен. При этом я полагала, что единственная знаю его тайну. Но однажды выяснилось, что это не так.

Как-то утром я глянула в окно и увидела в палисаднике деда Кислю. Кисля (ударение на последнюю букву) был алкоголиком, достаточно безобидным. Но всё же он принадлежал к тем немногим обитателям нашего дома, которые не любили кота бабы Зины. Кот, не будь дурак, отвечал деду тем же. В результате между котом и алкоголиком шла вялотекущая война — не то, чтобы очень всерьёз, но и полностью шутливым назвать их противостояние было нельзя. Так, однажды алкоголику удалось вылить на кота целое ведро воды. Однако радовался он недолго. Уже на следующий день кот забрался к нему в квартиру через форточку (дед жил на первом этаже), сожрал забытую на плите курицу и распустил на живописные лохмотья все занавески. Ну и так далее, и тому подобное.

И вот теперь дед Кисля ковырялся в палисаднике. Когда я вышла на балкон, он уже выкопал столовой ложкой любимую дохлую мышь кота и рассматривал её, бесстрашно подняв за хвост. А заметив меня, широко улыбнулся, показав редкие зубы, и выдал буквально следующее:

— Вот где он свою забаву ныкает, храмкемштейн вшивый! Щаз мы его озадачим!

Вытащил из кармана другую мышь — опрятную и блестящую, со шкуркой очень яркого кислотно-зелёного цвета — и бросил в ямку, где до того лежала выкопанная. А выкопанную спокойно убрал в карман.

— Пластиковая! — похвастался алкоголик, зарывая ямку. — Скелет из проволоки, шкура сто процентов синтетика! Проследи, как он с ней сладит, хорошо? Потом расскажешь. А мне по делам надо. Да и не подойдёт он, пока я рядом.

Я только неопределённо кивнула, так была удивлена. А дед Кисля, приподняв в знак прощания воображаемую шляпу, удалился сквозь кусты в направлении ближайшего продмага, щупая в кармане свой сомнительный трофей.

Через полчаса в палисадник, как обычно, заявился Зинин кот. Выкопал с привычного места мышь и уставился на неё в совершеннейшем изумлении. Посидев немного в полной неподвижности, кот издал свой характерный короткий мяв — после которого дохлая мышь всегда оживала. Но эта мышь не ожила. Ведь она была искусственной — и проведённый котом ритуал на неё не подействовал.

Кот повторил мяв, но ничего не изменилось. Тогда он обошёл мышь кругом, опять посидел немного и опять мявкнул. И снова пластиковая мышь не проявила признаков жизни.

Кот снова обошёл мышь, снова посидел неподвижно и снова мявкнул — причём я различила в его мяве истерические нотки. Похоже, кот начал нервничать. Но и на этот раз ничего не произошло.

Кот опять обошёл мышь, опять посидел и опять мявкнул — ничего. Пластиковая мышь продолжала неподвижно лежать на земле, посверкивая своим неестественным зелёным мехом. Ну, а чего ещё можно было ожидать?

Но кот не бросал попыток. Я уже собралась пойти на кухню, чтобы принести коту в утешение какое-нибудь лакомство, как вдруг после очередного мява мышь зашевелилась! Приподнявшись на проволочных лапках, она сделала несколько неуклюжих шагов, после чего шустро засеменила в направлении подвального окошка, с каждой секундой двигаясь всё уверенней. Кот лишь глазами её проводил, не пробуя поймать. Можно было подумать, что он просто очень устал, если бы не явное торжество, отчётливо написанное на его морде.

А на следующий день деда Кислю увезла скорая психиатрическая помощь. Около четырёх утра он разбудил соседей истошным воплем и продолжал вопить, стучать и греметь ещё целый час, покуда разгневанные жильцы не вломились к нему в квартиру вместе с полицией. Вломившимся открылась следующая картина: дед, крепко сжимая в руке молоток, сидел на тумбочке, водружённой на кухонный стол. Квартира была разгромлена, причём пол, стены, мебель и вообще всё выглядело так, как будто Кисля долго и остервенело лупил по всему этому молотком.

Посмотрев на вломившихся безумным взглядом, дед сказал фразу, окончательно убедившую всех в том, что у него началась белая горячка:

— Удрала, нежить пластиковая! Скелет из проволоки, шкура сто процентов синтетика!

После чего был скручен и передан в руки быстро подъехавшим санитарам.

Вернулся он через две недели — тихий, спокойный, благообразный, в аккуратной и чистой одежде. Сразу же отправился в церковь, откуда вернулся с огромной баклажкой святой воды. Друзья-алкаши, которые через пару дней попытались по старой памяти завалиться к нему «на хату», были Кислей пристыжены и отправлены восвояси. Но вот что они успели заметить в квартире у деда — и о чём потом рассказывали каждому встречному-поперечному — так это почти полное отсутствие всякой мебели, удивительную чистоту и мощные самодельные плинтуса, которые дед приколачивал во время их визита.

Вообще, после того случая дед Кисля сильно изменился. Бросил пить, стал истово религиозен и большую часть времени проводил в церкви — на службах или помогая по хозяйству. При этом он не расставался с баклажкой, наполненной святой водой — а встретив во дворе Зининого кота, начинал громогласно читать «Отче наш» и брызгать на кота из баклажки. Кот же, к вящему Кислиному удовлетворению, вёл себя при этом ровно так, как и полагается всякой нечисти: шипел и убегал. Но трудно было избавиться от впечатления, что кот просто подыгрывает бывшему алкоголику — а дед, всё, в общем, понимая, тем не менее продолжает свои церемонии, блюдя пафосную серьёзность.

Так что всё закончилось хорошо — и даже, можно сказать, вернулось на круги своя в ещё лучшем виде. Лишь одно меня немного беспокоит — то, что в подвале нашего дома продолжает обитать оживлённая котом-некромантом искусственная зелёная мышь. Я-то на втором этаже живу. А вот, например, семья Васильевых, где двое малышей — на первом. И недавно я слышала, как один из них спрашивал у мамы, почему ночью из всех игрушек оживает только одна, самая маленькая.

Вряд ли эта мышь способна причинить вред ребёнку или, тем более, взрослому. Но вот надолго отправить взрослого подлечиться в дурку, как это случилось с Кислей — запросто. Обыкновенная пластиковая мышь — скелет из проволоки, шкура сто процентов синтетика.

Но при этом живая…