У моей свекрови две привязанности — кофе и Феназепам. Кофе она пьет утром, чтобы проснуться, а Феназепам вечером, чтобы заснуть. Мне нравится ее подход к делу. У каждого человека должны быть какие-то простые константы, которые скрепляют бытие.
Ирина Сергеевна приезжает к нам из Владивостока раз в год, чтобы повидать внука, а заодно съездить в Европу. Но поскольку в Европе она находится в три раза дольше, чем у нас, то можно сказать и наоборот, что она едет отдыхать в Европу, а заодно навещает нас.
Ирина Сергеевна приезжает с красной икрой, морскими гребешками и жареной камбалой.
Главная тема нашего разговора — это ее бывший, теперь уже умерший муж. Муж не любил Ирину Сергеевну с первого дня свадьбы. Он даже женился на ней лишь для того, чтобы досадить своей бывшей девушке. Справедливости ради нужно сказать, что и сама Ирина Сергеевна вышла замуж не по любви, а потому, что жених был перспективным активистом по комсомольско-партийной линии. И тут она, кстати, не ошиблась, потому что в 90-е из большого активиста ее муж превратился в небольшого миллионера. Но это совершенно не добавило счастья ее жизни. А других мужчин у Ирины Сергеевны не было.
И вот раз в год я слушаю ее монолог об этой великой нелюбви, в котором мне известно каждое слово.
— Почему вы сразу не развелись? — спрашиваю я.
— Ну, знаешь, тогда это было не принято. А потом я забеременела, надо было думать о ребенке…
— Ага, о ребенке, — вставляет муж. — Знаешь, мама, какое у меня самое первое воспоминание в жизни? Как вы с отцом склоняетесь надо мной и орете друг на друга, мне страшно, я плачу, и вы начинаете орать еще громче, чтобы перекричать мой плач. Мне было всего два года и я до сих пор это помню.
Мы молча едим жареную камбалу. И я пытаюсь разбавить неловкость забавным фактом.
— Знаете, — говорю я, — почему у камбалы оба глаза на одной стороне?
— Такой уж уродилась, — отвечает Ирина Сергеевна.
— А вот и нет! камбала рождается самой обыкновенной рыбой и плавает спиной вверх, и глаза у нее находятся по бокам. Но с возрастом камбала опускается все ниже, она начинает плавать на боку у самого дна, постепенно ее окраска меняется, сливается с грунтом, плавательный пузырь исчезает. И тот глаз, который смотрит в дно начинает медленно переползать на противоположную сторону!
Я смотрю на собравшихся, ожидая реакции. Но, кажется, мою историю никто не услышал.
— Ну уж не такой ужасной была твоя жизнь! — произносит Ирина Сергеевна.
— А я тебя ни в чем не виню! — говорит муж. — Просто не надо говорить, что ты не разводилась из-за меня.
Он выходит из-за стола. Ирина Сергеевна вздыхает.
— А что мне было делать? Все так жили. Есть муж и слава богу. Не пьет, работает — уже хорошо. А все эти нежности — тогда это было не принято. Степан Николаевич не разрешал брать сына на руки — хотел чтобы из него вырос мужчина… Ну, да, орал на нас прямо с порога — но он же был начальником, ему положено… А что я могла сделать?
Если бы я была посмелее, я бы сказала что можно было сделать хоть что-нибудь, ведь даже камбала нашла выход из сложившихся условий — она ушла на дно, и силой воли передвинула свой нижний глаз на сторону света…
Мне очень хочется спросить свою свекровь — сколько раз вы брали на руки своего сына, когда он был маленький? Сколько раз утешали, хвалили, прижимали к сердцу? Вы знаете, Ирина Сергеевна, что когда мы познакомились, он не умел обниматься — он просто не понимал зачем это нужно, у него не было потребности в человеческом прикосновении, потому что это закладывается в детстве. Вы знаете, что каждый раз, когда я его хвалю он настороженно отвечает — «Что-то случилось?».
Но я, конечно, не говорю всего этого, потому что передо мной старая женщина, которую никогда не любили. И нелюбимый, ненавистный, умерший муж — все, что у нее осталось для воспоминаний.
— Ирина Сергеевна, хотите я вам дам половину персика? — спрашивает мой сын. Он разламывает персик и, немного подумав, меньшую часть протягивает бабушке.
— Ну вот, — говорит Ирина Сергеевна, — теперь у тебя вся майка в соке.