Элли сегодня в красном, помада — в тон.
В интерьере — ампир, в гардеробе — Louis Vuitton.
За окном — осенний удушливый полумрак.
Тренд ноября — интроверсия, гранж и сплин,
На журнальном столике Бэйлис и кокаин.
Элли хочет проснуться, да только не знает — как…
Она в меру гламурна — виниры и Wonderbra.
Дочитала Коэльо, решила не умирать.
Звонок телефона:
— Гудвин? Ну, здравствуй, милый.
У меня? Всё прекрасно… /пока что есть силы врать/
Я настолько смела, что не помню своё «вчера»,
И «сегодня» моё с отрешённым лицом дебила.
У меня ж ни мозгов, ни сердца — типичный фрик.
Молодые любовники, ботокс и fashion week.
/я давно потеряла себя, доверяя стилистам/
Dolce Vita — любое желание на раз-два!
Бахнешь виски и сразу так хочется… волшебства.
/но сама себе сказка, в которой ни грана смысла/
Жизнь — арена.
Не суть — Колизей или Дю Солей.
С каждым выпитым днём я циничней, трезвей и злей.
/снится наш Изумрудный Город… проклятый фатум!/
Я иду по дороге из жёлтого кирпича
И как будто ещё не поздно — успеть… начать.
/но мертва. Словно Припять, влюбленная в мирный атом/
Жить с соломой в башке — разве этого мы хотели?
Биться тряпочным сердцем в нескладном железном теле?
Милый Гудвин, ведь даже мечты мы берём в trade in…
Мы отбросы, себя возомнившие первым сортом,
Наши фото в Инсте — безжизненны, как Post mortem.
/в идеале — уйти не дожившими до седин/
А в ответ:
— Не накручивай… завтра поговорим.
И гудки короткие в трубке — один… два… три.
Ртутным светом за окнами скалятся фонари.
Чувство предзимья — кромешный, беззвучный крик.
/Ну, здравствуй, bad trip/
Все чудеса отправятся в вечный бан.
Элли умрёт.
Проснётся.
Пойдёт ва-банк.
Изумрудной тоской заполняя пространство комнат.
От несбывшихся грёз — не придумано панацей,
Неизлечима — проклятье и самоцель.
Элли рисует снег…
Ни о чём не помнит.