Команда подготовки уже ждет меня. Порция приносит черные брюки и рыжую рубашку с узорами в виде осенней листвы. Так как одевают нас с Китнисс всегда в тон, то значит, у нее будет что-то в этом же тоне. Одежда цвета заката. Моего любимого цвета.
Эффи в последний раз повторяет с нами расписание на день. Мы выступим на площади перед Домом правосудия. Нас представят публике, мэр прочитает спич в нашу честь, а мы в ответ скажем благодарственную речь, которую нам приготовили в Капитолии. И добавим пару слов от себя, упоминая погибших трибутов именно этого Дистрикта. Я сочинил по паре слов для нас обоих. Знал, что Китнисс не сможет ничего сказать о Руте и Цепе. Ей слишком тяжело даже вспоминать о них. В конце торжества нам вручат по памятной табличке и поведут на праздничный ужин в Дом правосудия.
Нас быстро везут с вокзала в Дом правосудия. Цепляют микрофон, и я крепко беру Китнисс за руку. Это тяжело, но мы должны пройти это вместе. У тому же у меня есть сюрприз для нее. То чего она как минимум не ожидает. Но, безусловно, согласится. Мэр представляет нас, массивные двери распахиваются.
— Шире улыбки! — командует Эффи и подталкивает на выход.
Слышатся аплодисменты. Нас ведут через веранду на вершину большого лестничного пролета. Перед нами площадь, она заполнена народом, но в Одиннадцатом Дистрикте на много больше жителей, чем собрано здесь. Мэр произнес свой спич, две маленькие девочки дарят нам цветы. Я говорю свою часть речи, Китнисс договаривает свою часть. Потом меня прорывает, я говорю своими словами. Вспоминаю как они вышли вместе с нами в последнюю восьмерку, как спасли жизнь Китнисс, а вместе с ней и мне. А потом добавляю то, что задумал с самого начала:
— Понимаю, это ни в коем случае не восполнит ваших потерь, но мы решили отдавать пострадавшим семьям месячную часть нашего с Китнисс выигрыша — ежегодно, пока будем живы.
В толпе раздается удивленный возглас. Потом нарастает ропот. Я знаю, что никто из победителей Голодных игр никогда так не делал. Я понятия не имел о том, можно ли делать так. Но я знал, что Китнисс это одобрит и поддержит, что не будь она так подавленна смертью Цепа и Руты, она бы сама предложила такой выход. Ведь для этих семей эта сумма возможность безбедно жить до конца наших с Китнисс жизней.
Я чувствую удивленный взгляд Китнисс и могу лишь улыбнуться в ответ. Вряд ли улыбка вышла слишком веселой. Но она в ответ поднимается на цыпочки и целует меня. Я поддаюсь ей на встречу, гадая, искренне она это делает или на публику играет.
Церемония проходит точно по расписанию. До тех пор пока Китнисс не выходит вперед. Я не могу понять, что она пытается сделать, но не решаюсь вмешаться, боясь все испортить.
— Погодите! Погодите, пожалуйста.
Она неловко замолкает на секунду. А потом в ней как будто что-то ломается.
— Хочу поблагодарить трибутов Одиннадцатого дистрикта. Мы с Цепом поговорили всего лишь один раз; ему хватило этого, чтобы сохранить мне жизнь. Мы не были лично знакомы, но я всегда уважала его. За силу. За отказ играть по чужим правилам. Профи с самого начала звала Цепа к себе — он отказался. И я прониклась к нему уважением.
Я чувствую в этом упрек себе. Ведь я сделал все, чтобы попасть к профи, за что Китнисс меня поначалу ненавидела. Хотя это был наш план с Хеймитчом. План по спасению наших жизней.
Китнисс поворачивает голову в другую сторону, где стоит семья Руты.
— С Рутой все было иначе. Я словно знала ее всю жизнь, и она будет вечно со мной. Все красивое напоминает о ней. Желтые цветы на Луговине возле дома. Сойки-пересмешницы, поющие на деревьях. А главное — моя младшая сестра Прим. Благодарю за ваших детей. И спасибо вам за хлеб.
Из толпы слышится какая-то мелодия. Это был сигнал Руты и Китнисс, с помощью которого они общались на арене. Свистит какой-то мужчина в рабочей форме. Как будто в ответ на его свист все люди, стоящие на площади прижимают три пальца левой руки к губам и протягивают к нам. Это был старый знак прощания в Двенадцатом дистрикте. Так на нашей родине после Жатвы толпа проводила Китнисс, так Китнисс проводила тело Руты на арене.
Раздает резкий щелчок, организаторы отключили наши микрофоны. Не понятно почему. Ведь то, что сделала Китнисс — вызывает слезы, и не приносит вреда. Мэр как ни в чем не бывало продолжает свою речь. Я веду Китнисс к дверям. Но она замирает на полпути.
— Что с тобой? — Я не понимаю ее задержки.
— Ничего. Цветы забыла.
— Сейчас принесу.
— Я сама.
Мы возвращаемся на веранду. И видим ужасное. Двое миротворцев вытащили на вершину лестницы, где только что стояли мы, того старика, что свистел, поставили на колени. И прострелили голову.