Ромеро опустился на полянку, в центре излучины, один за другим
садились мы, составив полукруг из авиеток.
- Здесь! — сказал Ромеро, потопав ногами по земле. — Снег назначен на
шестнадцать, у нас четыре часа впереди. Потратим это время на сооружение
костра и приготовление еды. Сегодня, вероятно впервые в жизни для многих
из вас, вы попробуете снеди и напитки, к которым не прикасались
электронные руки автоматов. «Будем подобны предкам!» — вот девиз нашего
сегодняшнего праздника.
Ироничный, малоподвижный Ромеро, в практических делах скорее
наблюдатель, чем участник, сегодня с энергией командовал.
Мы с Альбертом собирали валежник и ломали сухостой, другие мужчины
расчищали местечко для костра, женщины распаковывали свертки и доставали
необычную посуду - фарфоровые тарелки, металлические вилки и ноши,
хрустальные бокалы, скатерти из странного материала.
- Где вы достали такое старое, Павел? — спросил я.
- В музее. Надеюсь, вы не подумали, что для обеда в манере предков я
прибегу к услугам автоматизированных столовых? Скатерти из чистого льна -
великолепно, правда?
- Грубоватая ткань, жесткая, как бумага. Надеюсь, еда не из музея? Я
не хотел бы глодать котлеты, приготовленные пятьсот лет назад.
- Успокойтесь, из музея одни вина, да и им, конечно, не пятьсот лет,
хотя они очень стары! Но вино, чем старее, тем лучше, - так считали в
добрые старые времена, а нам сегодня предстоит проверить, верно ли это. Я
угощу вас свежайшим шашлыком из натурального барашка. Вчера еще наш шашлык
блеял в саду музея.
- Вы убили это бедное животное, Павел?
- Дорогой Эли, предки не убивали, а приготавливали барашков. Я его
приготовил, то есть зарезал, освежевал, разрубил мясо на кусочки, посолил,
залил уксусом, приправил луком и высыпал в ведро - томиться… - Он с
наслаждением описывал свои действия, у него горели глаза. - Не делайте
кислого лица, мой друг, наши предки не падали в обморок при виде крови,
как, боюсь, произошло бы с некоторыми нынешними мужчинами. Ручаюсь, вы
пальчики оближете, когда попробуете шашлыка.
Костер, раздуваемый ветром, взметнулся пологом багрового пламени, дым
обвивал пламя, как кружево ткань. Я взял на себя обязанность надзирателя
огня, Ромеро важно назвал меня «дневальным по печке». Это было все же
лучше, чем возиться с его дурно пахнущим мясом.
К шашлыку Павел пристроил Альберта, тот нанизывал мясо вперемежку с
луком на металлические шесты, похожие на прутья садовых решеток, — их тоже
привез с собой Ромеро.
Время шло к шестнадцати, небо опускалось все ниже. Тучи шли быстро,
густые и темные, в любую минуту из них мог вывалиться снег. Дубы,
окружавшие полянку и костер, рассылали багровые листья, их засасывало к
костру нисходящими и отбрасывало вверх восходящими токами воздуха: листья
кружились над огнем стаей больших медленных бабочек. Альберт разместил
шесты, мясо шипело, с него капал жир, чадно обволакивая горящие сучья.
Меня стало подташнивать от усилившегося неприятного запаха.
Без пятнадцати четыре Ромеро предложил взять рюмки и стал открывать
бутылки. Пробки окаменели в горлышках, одна бутылка сломалась сама, от
других отбивали горлышки камнем. От вина шел густой аромат, в нем
смешивалось что-то хорошее и что-то неприятное. Я заметил, что и другие,
прежде чем хлебнуть вина, украдкой принюхивались к нему.
Охранительница передала каждому торжественный бой часов, и, молчаливо
прислушиваясь к нему, мы по команде Ромеро подняли бокалы.
- Зима идет, друзья! За хорошую зиму!
Стал падать первый, еще крупный снег, и мы выпили вино. Не могу
сказать, чтоб оно мне понравилось. В нем была терпкость, оно жгло во рту,
как кислота, хотя скорей было сладко, а не кисло. В старину вино
смаковали, но я чувствовал, что меня затошнит, если буду долго держать его
во рту, и я проглотил его залпом. Альберт покривился, словно глотал жабу.
Я сказал тихонько, чтоб не слыхала Мэри, сидевшая по другую сторону
Альберта:
- Не знаю, как наши предки ели, а пили они невкусно.
Он отозвался громким шепотом:
- Ели они еще хуже. Я попробовал кусочек шашлыка - гадость
порядочная. В нем не чувствуется мяса.
- А у вас побагровели щеки! — сказал я со смехом. - И все лицо
отекло. Боюсь, вино не опьянило, а отравило вас, а может, вы просто
молодой, легкомысленный человек, и потому… Дайте мне вот тот длинный
жезл шашлыка. Хочу проверить, так ли он невкусен, как говорите вы… Речь
идет о наших предках, надо это понимать, Альберт, я никому не позволю,
чтоб наших великих предшественников…
- Ладно, ладно, вы раньше сжуйте хоть четвертинку вашего жезла!
Альберт оказался прав. Не то что четверти, даже и десятой шашлычного
жезла невозможно было проглотить.
Натуральное мясо и вправду пахло чем угодно, но не мясом - дымом,
угольями, сажей, пережаренным жиром, жилами, костями. И в нем не было той
сочности и свежести, той ароматной мягкости, что радуют в настоящем
синтетическом мясе. Я жевал кусок, перекатывая его из одного угла рта в
другой, он был весь собран из каких-то терпких нитей и неперекусываемых
железных пленок.
Если бы такую продукцию выдали в столовой, все кухонные автоматы
немедленно бы отправили на завод на перемонтировку за полной
непригодностью.
Мэри, усердно жевавшая кусок, вдруг с отвращением выплюнула его в
траву.
- Наплевательское отношение к великим традициям, — сказал я. - Не
кажется ли вам, Мэри, что вы оскорбляете тех, кто жил задолго до нас?
- Мне кажется, что вы не в себе, — огрызнулась она. — Раньше вы при
каждом слове попеременно краснели и бледнели, сейчас вы только красны. И
вы многословны, этого тоже за вами не было.
- Вы не отвечаете на мое… на мой призыв… нет, вопрос! Итак, я
говорю, что вы осуждаете еду, которая тысячи лет…
- Выпейте еще, — посоветовала она.
- Наполните бокалы! — возгласил Ромеро. - Пусть льется по жилам
чудесный напиток древних.
Я выпил. Меня мутило от жира, осевшего на зубах и на языке. Снег
падал все гуще, он становился мельче. Небо темнело, земля светлела,
торжественная белая одежда заволакивала землю. Земля засыпала. Мне тоже
захотелось заснуть, я покачнулся и чуть не упал в костер. В ужасе я
оглянулся, не видел ли кто, как я внезапно ослабел.
Каждый был занят собой, на меня не глядели. Огонь костра боролся со
снегом, сучья парили, дым вставал зонтом, лишь в глубине тускло тлел жар и
змеились глумливые огоньки. Я не мог оторвать глаз от костра.
- Вам плохо? — спросил Альберт. —  Поедемте лучше домой. Мне тоже
надоело это скучное варварское веселье.
- Как? — переспросил я. — Я молчу. Я не говорил, что скучно. Я
переживаю случившееся, дорогой… Альберт. Не надо пропускать лучшего
времени для пищеварения. Итак, что вы сказали?
- Ладно, посидим еще, — согласился он. - Только дальше, по-моему,
будет еще скучнее.
Кто-то запел, Ромеро подхватил. Сперва звучало два голоса, затем
вступили Мэри и Альберт, и песня стала всеобщей. Я тоже подтягивал, но
тихо, чтоб не мешать певцам, я редко попадаю в лад. Потом я замолчал, лишь
слушал и оглядывался.
И мало-помалу, по капле, по слову, по взгляду, по жесту я стал
проникать в сумрачную картину дикарского таинства, совершающегося вокруг
меня.
С невидимого неба обильно валил свет, посередине тускло парил костер,
а кругом костра люди, раскачиваясь, невпопад ревели песни. Я с ужасом
открывал на каждом лице еще неизвестные мне выражения ярости,
воинственного одушевления и жестокого восторга. Люди, мои соседи — я сам
был не больше чем одним из них, ничуть не лучше любого из них, -
радовались неизвестно чему, опьяненные, обожравшиеся, темно ликующие.