Жизнь Шукшина теперь вся на виду, о чем имеется огромное количество воспоминаний, слухов и просто сплетен. Самый нелепый из этих слухов гласит, что в сочинении, написанном Шукшиным на вступительных экзаменах во ВГИК, было более двадцати грамматических ошибок, но поверивший в него учитель Михаил Ромм написал поверх сочинения красными чернилами «Атлично!», и Шукшина приняли.
А самый яркий — это то, что однажды в общежитии ВГИКа раздался страшный шум непонятного происхождения, и выскочившие из комнат студенты с изумлением увидели, как их старший товарищ, бывший комсорг института, некогда предлагавший исключить из комсомола Людмилу Гурченко за ее подражание модной в те времена аргентинской певице Лолите Торрес, тащит по коридору, подобно бурлаку с картины Репина, четыре ящика водки, чтобы обмыть с товарищами свой первый фильм.
Дрался с неграми…
По пьянке потерял на улице коляску с грудным ребенком…
Женился раз, другой, третий…
Годами жил без прописки, без работы…
Торговал «фэйсом», то есть принимал любое предложение сниматься — лишь бы подзаработать денег…
Был невежествен, нервен до психопатии, вспыльчив, слезлив, категоричен, ненавидел интеллигенцию…
Единственное, в чем видел смысл жизни, — это снять фильм про Стеньку Разина…
Сами решайте — где тут правда, а где ложь. А лучше все же заново перечитайте его рассказы. Ведь это тоже не ново, когда окололитературные подробности окончательно вытесняют сущность того, что делал человек на земле.
О нем написаны сотни диссертаций, литературоведческих работ. Именем его клялись политики и общественные деятели самых разных направлений — от почвенников до отъявленных либералов-западников. Кто-то толковал об эзотерическом смысле его явления на русскую землю, связывая это с алтайской Шамбалой, кто-то намекал, что не просто так он умер, а сгубили его темные антирусские силы типа «сионских мудрецов», кто-то совершенно наоборот утверждает, что он вовсе не русский, ссылаясь на мордовское происхождение его предков по матушке, а также на то, что «шукша» — это древнее божество угро-финнов, своеобразный предстатель за грешных людей перед главным Богом.
Его растащили в разные стороны, как того доброго космического мальчика из фантастического рассказа Рэя Брэдбери. Мальчика, который вдруг оказался нужен ВСЕМ.
А между тем причина всенародной любви к нему, временами переходившая в истерию, на мой взгляд, проста. Шукшин таинственным образом сумел задеть те Божьи струны беззвучной российской души, которые, оказывается, есть даже у самого отъявленного гражданина нашей страны — той страны, где вечно пляшут и поют, сажают, выпускают, убивают, рожают, возносят, ниспровергают, молятся, каются и грешат снова. Где огромные просторы ограничены для многих тесным пространством тюремной камеры или блочной квартиры, где не зарекаются ни от сумы, ни от тюрьмы, а земное человеческое бытие никогда не было комфортным и предсказуемым.
Где любое начальство — враг по определению, бунт — бессмысленен, беспощаден, и Россия убивает царя, чтобы на семьдесят лет погрузиться в обыденный ад колхозов, коммуналок, партсобраний, доносов и всенародного ликования по указанным, теперь уже новым начальством, поводам — вроде бесцельного освоения нищей империей космоса или успешного построения коммунизма в отдельно взятой большевиками стране.
Где женщина из хранительницы домашнего очага стала темной тенью обабившегося советского мужика, той самой тенью, что посягает на саму суть разлагающегося оригинала, замещая его, пытаясь превзойти неизвестно в чем — то ли во власти, то ли в пьянстве и разврате, то ли в стремлении к тому прогрессу, куда она летит, как бабочка на свет засиженной мухами лампочки Ильича.
Отсюда в рассказах Шукшина все эти мелкие страсти, приобретающие эсхатологическое значение, отсюда фальшь и неестественность поведения простых людей, даже если они достигли «степеней известных», отсюда знаменитые шукшинские стервы и профурсетки, перманентно раздраженные, заедающие жизнь и себе, и своим мужикам, отсюда эта всеобщая боль, которая и составляет нерв его прозы.
Да и мужики, знаете ли, тоже хороши. Один, осатанев, церковь рушит бульдозером, другой свихнулся на том, что промахнулся, стреляя в Гитлера, третий купил шляпу и искренне не понимает, почему окружающие считают его дебилом, четвертого приняли в магазине за алкаша, и он, изнывая от унижения, не находит ничего лучшего, как взять в руки молоток и пойти убивать обидчиков.
И дело тут вовсе не в противопоставлении города и деревни, Запада и Востока, пролетариев и интеллигенции. Все это — внешнее, не главное. Главное вершится в глубинах человеческой души, подвергшейся в двадцатом веке невиданным дьявольским испытаниям во имя неизвестно чего.
А выдержит ли эта душа испытания — не знал Шукшин, не знаем и мы, оказавшиеся в отличие от него в новом времени со смещенными координатами. Где многие из шукшинских персонажей вдруг стали натуральными хозяевами российской жизни, отчего она приобрела еще более фантастические очертания, в чем каждый может убедиться, выйдя в интернет или на улицу. Где «начальство» в очередной раз закостенело, дивно укрепившись в условиях «неокрепшей демократии», прошу прощения за эту невольную игру слов.
И я не берусь гадать, какое место занял бы Шукшин в нашей новой реальности. История страны и ее литературы не терпит сослагательного наклонения. Шукшин умер 2 октября 1974 года на борту теплохода «Дунай», так и не приступив к съемкам своего главного фильма, однако успев сделать все, что только было можно, в той жизни, которая была ему отпущена. Я ничего не знаю, я просто благодарю его за все, что было, есть и будет. В том числе и за участие в моей личной судьбе.
С днем рождения, дорогой Василий Макарович!
Вечная память!

ЕВГЕНИЙ ПОПОВ