Но это отнюдь не все! Великая истина потому и великая, что не может, не должна быть маленькой. Поэтому возможны и нужны дополнения. Человек еще есть то, чьи слова он говорит, в чью одежду он одет, в чьих мыслях видит и понимает мир.

Мы настолько похожи на то или на того, чем или кем хотим стать, насколько способны (и податливы!) обменять свое на необходимое.

Известный ленинградский артист Николай Федорович Монахов рассказал удивительный случай.

Ему поручили роль в постановке пьесы из старой китайской жизни. Режиссер требовал, чтобы Монахов подчеркнул в своей роли необычную мягкость и вкрадчивость пожилого китайца.

Николай Федорович работал много, упорно. Особенно старался овладеть техникой владения веером, движения которого в старом китайском театре полны смысла: это язык без слов. Но требуемых режиссером внутренних качеств артист придать своему персонажу не мог, ничего не получалось. Дошло до того, что Монахов пришел в кабинет руководителя театра, заявил, что отказывается от роли, и даже разрыдался. Такое бывает в театре нечасто.

Во время этого разговора в кабинете случайно оказался художник-костюмер театра Н.В.Воробьев. Он сказал:

— Николай Федорович, не надо отчаиваться. Вы отдохните денька два — три, а потом соберитесь с духом и приходите на репетицию на полчасика раньше, я хочу с вами побеседовать.

В назначенный день артист пришел в театр с чувством безнадежной внутренней пустоты и с решением от роли отказаться. Воробьев встретил его в коридоре и пошел с ним в его артистическую уборную — комнату, где артисты переодеваются и готовятся к выходу на сцену.

Воробьев попросил артиста снять не только пиджак, брюки, ботинки, но и белье.
— Зачем это? — удивился артист.
— Ничего, ничего, снимите.

Когда Монахов разделся донага, художник-костюмер предложил ему надеть на голое тело специально сшитое в костюмерной мастерской театра белье из тончайшего шелка. Артист переоблачился, поверх шелкового белья надел китайский костюм и в растерянности вышел на репетицию.
А дальше приведу слова самого Монахова:

«Первый же прочитанный мною монолог заставил меня самого остолбенеть от неожиданности. Я никогда так не говорил, не мог так произнести своего монолога. Мягкий шелк, касавшийся тела, сообщил всему моему существу такую мягкость, такую вкрадчивость, такую ласковость в обращении со словами, какой я в себе никогда не подозревал».
Через неделю спектакль был показан публике и прошел с громадным успехом.