НАСТРОЙЩИК
Улитка доползла до середины лба. Значит, пора вставать. Клёпин открыл глаза и уставился на четверг. Четверг, в свою очередь, смотрел на Клёпина густой зябкой полночью, протекающей сквозь толстые корни вздыбленного пня. Гном потянулся, треская суставами, встал и отряхнулся от одеяльной листвы. Заправив бороду в штаны (так теплее, да и уменьшается вероятность запутаться в ней ногами и грохнуться в овраг), Клёпин взял ящик с инструментом и вышел из пня. Пора настраивать лес.
Первым делом — уменьшить ветер. Что-то он слишком наяривает. Гном достал ветряной ключ, вставил его в воздух (попал как обычно не с первого раза) и, прислушиваясь, немного покрутил влево. Вот так. Но седьмая берёза всё равно шелестит громче, чем нужно.
— Еремеева! — Грозно прикрикнул на неё Клёпин.
— Што.
— Доброй ночи. Чуууууть потише, ок?
— Так?
— Ещё… Ещё.
— Куда уж тише-то, Клёпин?!
— Вот что ты споришь постоянно, я не пойму? Подстраивайся под ветер, подстра… вооооооот! Вот! Стоп! Шикардос! Держи этот шум до трёх тридцати, потом штиль. Боже мой, а кто это так… Зубов!
— Джа, мон женераль? — Здоровенный лосина выглянул из-за кустов.
— Чавкай в до-миноре, я тебя очень прошу! Так, знаешь, утробно.
— Яволь. А ломлюсь через чащу нормально?
— Бог. Просто бог.
— Я подумал — может мне сымпровизировать? Добавить чуть настырности и громоподобной неповоротливости? Тогда валежник затрещит ярче, заиграет как-то по-другому и…
— Нет-нет, и так нормально. Сейчас ты хлёстко прорезаешь тишину. Я боюсь, что получится слишком… У нас же не «Кармина Бурана» в конце концов.
— Соглашусь.
Увеличив немного яркость Луны крестообразной отвёрткой, Клёпин двинулся дальше. Подтянул пятую струну паутины между осоками Лиховцовой и Гребенчук. Сделал плавней звук уходящего поезда, добавил ему в финале уютный гудок. Лизнув палец, налепил на бархат ночного неба еще несколько звёзд.
— Анатолич!
— Я.
— Чо ты ухаешь так часто?! Не уходи в драм-н-бэйс! Раз в пару минут достаточно.
— Извиняюсь. Просто настроение хорошее. — Филин таинственно улыбнулся.
— Это с чего?
— Любофф! — Анатолич слащаво улыбнулся и покрутил лапкой брежневскую бровь.
— Я тя поздравляю, но ты давай это… работу с шуры-мурами не смешивай.
— Понял, босс. Иик… Мля, мышь не пошла.
— Воды из ручья попей. Только в клюве грей — не то опять зоб опухнет. Арревуар.
— Буэнос ночас, Мэтр.
Затем настал черёд Витька. Витёк был соловьём перспективным, но неимоверно ленивым и тупым.
— Витя. Пожалуйста. Христом Богом. «Фьюиииииить».
— Фьюить.
— Да не «фьюить», блять, «фьюииииить»! Уходи вверх! От сердца свисти! «Фьюииииииить», понимаешь? «Фьюиииииииить», Ви-тя! Ещё раз!
— Фьюии… ить.
— Нет, ты издеваешься. Это сопение гриппозного кабана, а не соловьиная партия. ДАЙ МНЕ ДОЛБАНОГО СОЛОВЬЯ!!!
— Фьюииииииииииить!
— Ну на-ко-нец-то! — Захлопал Клёпин. — Почему я должен постоянно на тебя орать? Как можно такой потрясающий потенциал засовывать в свою ленивую пернатую жопу?!
Клёпин легко запрыгнул на валун и прокашлялся.
— Так! — Громко скомандовал он. — А теперь все хором! Ииииии…
…И лес запел. Стройную, тысячелетнюю колыбельную, убаюкивающую мир. По-матерински подбивая ему подушку и прикрывая одеялом высунувшиеся было ноги. Облитый Луной гном закрыл глаза и дирижировал, пряча довольную улыбку за рыжим водопадом бороды. Это лучшая работа на Земле, думал он, водя по воздуху ореховым прутом. Просто потрясная. Тшшшшш, хрусь, угу, фьюиииить Витя… фьюиииииииить воооооот… Что это?!
Клёпин открыл глаза, ореховый прут в его руке повис в воздухе и задрожал.
Кто-то определённо фальшивил. Ужасающе, гнусно, непрофессионально. Гном прислушался. Сверчковые в траве — хорошо. Жабьи в болотце — отлично. Анатолич — опыт не пропьёшь. Лось не импровизирует. Да что ж такое?!
— Тихо все! — завопил Клёпин.
Лес замер и стал непонимающе переглядываться. Гном медленно, словно радаром, покрутил головой влево-вправо, ловя преступную фальшь волосатыми ушами-антеннами.
Вот оно! Вот!
Какая же богомерзкая гнусь!
Фальшивила чья-то мысль. Неестественно, убого, до рези в ушах. Клёпина чуть не вывернуло. Гном спрыгнул с валуна и устремился на звук мысли. Он становился всё громче и противней, пока не превратилась в отчаянный хрип. Гном взбежал на пригорок и увидел, как на старом дубе Николайчуке болтается всхрапывающий человек в петле. Гном поморщился.
Нет, вид смерти его не пугал. В его лесу смерть имела свою партию. Но она не фальшивила. По задумке Клёпина она пела в финале очередного акта, и после небольшого антракта уступала место возрождению. Всегда. Это было естественно и даже красиво — гном репетировал это с лесом тысячу раз. Но человеческая мысль просто уничтожала гномий слух — будто бешеный птеродактиль залетел на склад готовой продукции фабрики хрусталя.
— Андрей Сергеич, дорогой. — Обратился Клёпин к дубу. — Стряхните это, пожалуйста.
Дуб резко кивнул кроной, и висельник кисельной медузой шлёпнулся в листву. Гном подошёл к лежащему телу и легонько хлестнул прутом по блестящей в лунном свете протертости брюк.
— Эй! Человек?
Человек открыл глаза и закашлялся. Клёпин тактично ждал.
— Вы только приехали… Я звонил на горячую линию бесплатной помощи! Но все операторы были заняты! И я не понимаю, как поющий в трубке Стинг мог меня остановить! Я такой пост о вас накатаю, с такими язвительными хэштэгами, что никто и никогда…
— Зачем вы болтались на дубе, гражданин? — Перебил обличающую тираду Клёпин.
— Я хочу умереть!
Клёпин прислушался.
— Нет, не хотите. Ваша мысль не попала ни в одну ноту.
— Как это я не… Эта мерзавка Любомирова! Подлая неблагодарная тварь!
— Опять мимо.
— Что значит «мимо»?! Я любил её!
— Нет. И сейчас любите.
— Щас! За что? За то, что она предпочла этого лысого из отдела маркетинга! Он же мерзкий тип…
— Нет, не мерзкий. — Клёпина просто выворачивало от фальшивого пения.
— Ладно, не мерзкий. Он… смешные анекдоты и вообще… Но я-то! Я лучше! Я делал для неё всё!
— И тут штанга.
— Хорошо. Пусть! Где-то согласен! Но от этого не легче! Жизнь вообще — какое-то беспросветное дерьмище!
— У вас нет слуха от слова совсем. Бедный мой лес.
— При чём тут… Окей, не беспросветное. У меня неплохая зэпэ, работа с домом на одной ветке, скидка в «Спортмастере»… Но это же материальное! Сладкий тлен! Зачем всё это, если меня никто не любит?! Отпустите на сук! Любомирова — единственная женщина в целом мире…
— Если вы не перестанете петь мимо, я отхлещу вас прутом по щекам.
— Хотя! — Неудавчливый висельник привстал и воздел указательный палец. — Есть Штанюкова из департамента по связям…
— Брависсимо!
— Да-да-да… Она… она ничего. Улыбается мне у кулера… Она вообще-то всем улыбается, ну, вы понимаете — профессиональная привычка… Думаете, с ней стоит… А почему бы и нет, собственно?! Скажите, что мне делать?
— Понятия не имею. — Пожал плечами гном. — Но мне уже не хочется вас убить. Это хороший знак. Идите спать в свои эти большие каменные штуки.
— Да! Правильно! Поспать! Обновиться! И завтра начать с нуля! Спасибо! Спасибо вам! — Человек схватил гномью ладонь и затряс ею словно пустынный бедуин, дорвавшийся до водоколонки. — Сколько я вам должен? Правда, я шёл вешаться и денег с собой не брал… А можно я перед сном выпью немного водки? Грамм сто, не больше?
— Мне снова хочется вас убить. Вы же знаете, что всё закончится следующим вечером в караоке — я всё слышу.
— Да. Да. Гений. Вы просто гений. Так виртуозно настроить мозги! Это надо уметь. Дайте пожать вам руку.
— Вы её уже трясли.
— Всё. Понял. Понял. Как же хочется жить! — Висельник устремился прочь, ломясь сквозь чащу так естественно, что позавидовал бы и профессиональный хоровой лось.
Клёпин долго смотрел ему вслед. Гном прислушался — удаляющаяся мелодия человеческой мысли была стройной и весьма пристойной. Он глянул на свой ящик с инструментом, который даже не подумал применять. «Странные эти люди. — Подумал он. — ****утые существа. Совершенно не пригодные к хоровому пению. Какие-то сплошные солисты. И они страшно расстраиваются. Но и настраиваются так легко… Если просто прислушаться. Что-то определённо в них есть». Дослушав человеческую мелодию, гном вернулся на валун.
— Так! С того места, где остановились! Иииии… — Взмах прутом. — Ви-тя!!!