Ты послушай, Кай, на дворе захлебнулись псы,
Погрустневшая рыба-солнце зарылась в тень.
Этот паззл — всего только способ убить часы,
А затянет поглубже — возможно, угробишь день.

У меня есть огромный медведь и зубастый волк,
Голубика и клюква. Какой получился морс.
Для тебя я вечернее платье надела в пол
Из тончайшего кружева — можно смотреть насквозь.

Они думали — сердце поймал в мышеловку лед.
Я не стала бы так рисковать, мне довольно льда.
И осколок троллиного зеркала на излет
Не оставил на нем ни щербинки. Стекла вода

Просочилась за линию вен, разбавляя кровь
До оттенка в мансарде оставленных чайных роз.
Деревянное эхо ореховых башмачков
Погрузилось в хрустальную пыль ненадежных звезд.

Тяжело говорить мне об этом, но знаешь, Кай,
Герда водит знакомство с лихими, как свист, людьми.
А на небе моем акварельный горит закат,
И растет из земли фантастический сталагмит.

Разноцветная долгая ночь, и Полярный круг
Вышивает на пяльцах махровыми мулине,
Вождь саамов выводит из иглу своих старух,
Чтоб слепыми глазами ощупать холодный снег.

В темных лицах лежат морщины Гиперборей,
И олени, как ягель, щиплют их седину.
Знаешь, Кай, твоя Герда окажется всех хитрей.
Ты во мне видишь вечную стужу, а в ней — весну.

Ей поможет и чувство дороги, и страх упасть,
И сухие глаза, как письмо на сухой треске.
В этой девочке — только любовь, у меня есть власть.
Я готова легко поделиться бы ей, но с кем?

К одинокому минусу тянет дрожащий плюс.
Заклиная стеклянный воздух и встречный ток,
Она ищет тебя. За нее я почти молюсь.
Буквы иглами колют пальцы, рождая стон.

Парадокс, но так хочется руки прижать к печи,
Превращаясь в кипящее облако и в туман.
Я могу сочинить мириады пустых причин,
Чтобы ты остался. Но в горле комком зима.

Ветер выдохом теплым мои исказил черты.
Ты вернешься домой, меня заперли в декабре.
Подойдешь к подоконнику, чтобы полить цветы,
И увидишь написанный инеем мой портрет.