В этой гулкой,
царственной тишине
над рассветным лугом скользят туманы
и парят стога невесомо, странно,
утопая в матовой белизне.
По росе,
по склонам седых лощин
день бежит к урочищам тихих плёсов,
где всю ночь скрипит деревянный мостик
и рыбачий сон сторожат лещи.
Здесь метёлки розовых ковылей
ворошит ознобами лёгкий ветер,
оттеняя призрачность силуэта
жеребёнка,
пьющего акварель…
Нет ни блика лишнего, ни мазка
в золотистых снах, что рисует донник.
Прислонюсь к коню, ощутив ладонью
откровенье тёплого языка.
Небо льёт рассветное серебро.
Но лиха беда
и покой не вечен…
Верещит кулик и лютует кречет,
в синеву реки обронив перо.
Вдруг запахло гибелью и грозой —
чья-то песня в воздухе заметалась.
Поднимаю голову —
надо мной
тишина июльская…
Показалось…
Ни баталий утренних, ни когтей,
что терзают крылышки птицы певчей.
Я свечусь в доверчивой наготе,
обнажая стих,
а не только плечи.
Пусть речной песок сбережёт следы —
золотую суть и босое слово.
Я запомнюсь Небу ветлою голой,
что стоит задумчиво у воды…
И не важно больше, что злой мизгирь
паутину свил, чтобы солнце мучить…
Он сидит и ждёт,
и спешит на пир
лишь в тугих силках затрепещет лучик.
Я не стану радовать паука
и прельщаться дьявольским рукодельем.
Оттолкнусь от берега в два рывка —
и вода кругами пойдёт мгновенно…
Каждый круг,
как солнечный амулет —
отведёт беду и чужие стрелы.
С головой легко я ныряю в свет
и встречаю день в золотой купели.
И вода живительным серебром
на плечах дрожит драгоценной влагой,
а с небес мне в руку летит перо,
что в бою с грозой обронил мой ангел.