Какая странная свобода, какая древняя тоска, мы продолжались — род за родом — но не умели отпускать. Мы все тянули — время, жилы, тугую лямку вечных бед. Скрипели все, покуда живы, не для охоты, для наживы, брели, покорные судьбе. Как наши прадеды и деды, как мамы наших матерей, не научившиеся ведать, не победившие в игре, кричавшие влюбленным «горько!», жизнь провожавшие на бой, не видя выхода из гонки, из года в год на Красной горке мы закольцовывали боль.
Нам всем была одна дорога, урочный час и судный день, но даже вечности у Бога положен видимый предел. И в первый раз, расправив плечи, я говорю для всех имен: «Мы никого не покалечим, извечный подвиг отменен. Не будет больше страшных тягот, не будет вязкой темноты, и дети здесь костьми не лягут, и для победы хватит взгляда, и правы оба — я и ты». Какая странная свобода, как эта истина проста: отныне мы не ищем брода у возведенного моста. И легок день, и вечер светел, и лодка бьется о причал.
Мы наконец-то не в ответе за тех, кто нас не приручал.