Богохульство —
нектар каталонского языка,
виноградная кисть, что дана в утешенье нищим,
каннибальская трапеза в сумраке чердака,
где безумный Дали доедает остатки Ницше.
Это больше, чем голод…
Животный инстинкт души —
извлекать из-под панциря догмы живых лангустов,
смаковать и постанывать:
«как они хороши…»
препарируя скальпелем самую суть искусства…
Хочешь выскоблить бога,
…тогда упраздни слова —
пусть не станет того, что сбывалось концом в начале.
За ненужностью разума скатится голова,
и бесхозное тело устало пожмёт плечами…
Всё, что ниже пупка продолжает настырно жить,
жить и требовать вслух
продолженья любых банкетов.
Сальвадор подрядился усами точить ножи
и вонзать их прицельно в красивую спину лета.
Распиная натурщицу скованной у скалы,
чтоб она обнажённо врастала руками в камень,
он стреляет глазами в родное плечо Галы' -
так немыслимо-нежно,
чтоб только её не ранить.
И в закатных лучах их сбивает приморский бриз.
Унесённые ветром, они постигают небо —
где не пахнет нелепостью полуистлевших риз,
и сусальное золото к солнцу не липнет бледно…
Он — безумный мальчишка.
Она — благодатный дождь,
апогей паранойи, бегущей к нему на голос,
экзальтация кисти, бросающей краски в дрожь,
и плодящей шедевры под брендом «Avida Dollars».
Вот они вдоль прибоя босые идут на свет,
и Гала' наступает на сколотый край ракушки…
Ничего не случилось…
Пройдёт ещё много лет
и однажды в постели Дали ей шепнёт:
— Послушай…
Помнишь эру безумия … осень… и ту скалу,
где мы вместе нашли перламутровый шлак на пляже?
Я хотел бы сегодня примерить его к холсту…
Будь добра,
принеси мне его сейчас же!!!
И спустя два часа перед ним уже целый воз
удивительных раковин с накипью белой пены…
Но во взгляде Маэстро беззвучно повис вопрос,
а глаза наливаются ядерным, страшным гневом.
Он швыряет на пол разноцветье морских даров
и, увы, не находит столь нужный ему осколок,
что порезал стопу
и впитал голубую кровь
той, что может одна понимать его с полуслова…
Он готов ей простить самый страшный и жуткий грех,
он давно заложил ей до капли и жизнь, и душу…
Лишь одно преступленье влечёт сатанинский смех:
— Как ты смела, скажи,
принести мне не ту ракушку!!!
Ты — моё Вдохновенье, мой цензор, мой высший суд —
сублимация нежности и роковой константы,
как ты смела подумать, что нынче меня спасут
наделенные сходством убогие суррогаты?
И Гала растворяется в южной глухой ночи,
чтобы точно исполнить приказ сумасшедшей кисти…
И пока она ищет — его полотно молчит…
Он не дышит… и ждёт… веря в таинство Евхаристий…