В длинном ряду римских кесарей особенною склонностью к красному слову отличался император Октавиан Август, племянник Юлия Цезаря. Он и сам охотно острил, и любил острословие других, причем иногда безропотно терпел выходки, направленные против его собственной особы.
Так, однажды, встретив какого-то приезжего юношу, который чрезвычайно походил на него по наружности, Август, пораженный этим сходством, спросил у своего двойника: не бывала ли, дескать, твоя мать в Риме? — намекая при этом, разумеется, на то, что она могла быть известною его отцу… Сметливый и остроумный юноша тотчас понял ловушку и отвечал, что мать его в Риме не бывала, но вот отец бывал частенько
Впрочем, не все были так смелы, как этот юноша. Когда Август сочинил на Поллиона очень злую эпиграмму, тот побоялся отвечать. Лучше, дескать, промолчать, нежели задевать того, кто может, в случае охоты, отрубить голову за дерзость.
Кто-то однажды позвал Августа на обед, но приготовил угощение совсем уж не кесарское, а самое обыденное, словно принимал у себя первого встречного знакомого. Цезарь на прощание сказал ему: «Я и не думал, что мы с тобой так коротко знакомы!»
После смерти одного знатного римлянина, который был обременен ужасными долгами, Август отдал неожиданный приказ — приобрести для него подушку, на которой спал покойный. Конечно, услышавшие о таком распоряжении не утерпели, чтобы не спросить, какими оно вызвано соображе-ниями. «Очень любопытно, — объяснил Август, — владеть это подушкой, на которой человек мог спокойно спать, имея на шее столько долгов».
Один сановник, крепко страдавший подагрою, все бодрился и уверял, что ему становится день ото дня лучше, хотя на самом деле было наоборот. Один раз он хвастливо утверждал, что в тот день прошел пешком целую стадию. «Что ж удивительного, — заметил Август, — теперь дни становятся все длиннее».
Август охотно сочинял разные вещи и, между прочим, написал трагедию «Аякс», но она ему не понравилась и он ее стер губкою с таблиц, на которых она была написана. Когда кто-то спросил у него об его «Аяксе», он отвечал: «Мой Аякс умертвил себя, бросившись на губку», — намек на обычный у римлян способ самоубийства: падать на меч.
Поэт Пакувий, большой попрошайка, однажды выпрашивал у Августа денежную подачку и при этом упомянул, что, мол, все уже давно болтают о том, что цезарь наградил Пакувия. «Это вздорные слухи, ты им не верь», — ответил Август.
В другой раз какому-то военному, который просил награды и при этом уверял, что ему не дороги деньги, а дорого то, чтобы все знали, что он взыскан милостью императора, Август сказал: «Ты можешь всем рассказывать, что я тебя наградил, а я не стану противоречить».
Фракийский царь Риметакл изменил Антонию и перешел к Августу. Когда впоследствии он вздумал этим хвастаться, Август сказал про него: «Измену иногда приходится терпеть, но изменников я не терплю».
Желая польстить Августу, жители одного города донесли ему, что на жертвеннике, который у них поставлен в храме в честь кесаря, выросла пальма. «Из этого видно, — заметил Август, — что вы не очень-то часто возжигаете огонь на мое жертвеннике».
Сохранилось также немало рассказов из семейной жизни Августа. Так, Макробий пишет, что его дочь Юлия однажды предстала перед ним в слишком открытом костюме, что не понравилось ему. На другой день она была уже в другом, в более скромном одеянии, и Август сейчас же заметил ей, что такая одежда гораздо более пристала дочери кесаря. Юлия нашлась и отвечала, что накануне она была одета для мужа, а теперь для отца. — В другой раз, войдя к дочери в то время, когда рабыни одевали ее, он увидел на ее одеждах седые волосы; она начинала уже седеть и приказывала своим женщинам тщательно вырывать у нее каждый седой волос. Август спросил ее: — Скажи, что ты предпочла бы: быть седой или быть лысой? Юлия отвечала, что лучше желала бы поседеть. Так зачем же ты позволяешь своим служанкам делать тебя лысою, вырывая твои волосы?
Очень остроумна проделка одного греческого поэта, поднесшего Августу свои стихи. Август все не принимал его стихов и не награждал его, и так повторилось много раз. Однажды, в ответ на новое подношение. Август быстро написал сам небольшой стишок на греческом языке и подал его поэту. Тот сейчас же прочитал произведение кесаря и стал громко восхвалять его, а потом подошел к Августу и, подавая ему несколько монеток, сказал: «Прости, государь, дал бы больше, да не имею». Выходка, насмешившая всех присутствовавших, понравилась и кесарю, который выдал греку крупную денежную награду.
Какого-то старого отставного воина за что-то тянули к суду и он умолял Августа помочь ему. Кесарь назначил ему искусного защитника. Но старый солдат заметил, что когда гнадо было защищать кесаря, то он самолично шел в бой, а никого не посылал вместо себя. Август так убоялся показаться неблагодарным, что принял на себя лично защиту своего старого служаки в суде, и, как нам представляется, выиграл дело.
Но к нему самому люди часто бывали неблагодарны. Однажды он уплатил долги кого-то из своих друзей, даже не дожидаясь, чтобы тот его попросил об этом. А тот, взамен гблагодарности, послал ему упрек в том, что, дескать, заимодавцы мои получили деньги, а мне-то самому тут что доста лось?
Кто-то из военных однажды так нехорошо себя вел во время похода, что Август на него разгневался и приказал ему вернуться домой. Провинившийся пришел в ужас и стал молить о прощении. «Что я скажу своим, чем оправдаю своё возвращение домой?» — «Скажи, что ты остался мною недоволен», — посоветовал ему Август.
Однажды, присутствуя на каком-то общественном зрелище, Август увидал знатного человека, который без стеснения закусывал на глазах у публики. Кесарь велел ему сказать, что: «Когда я хочу есть, то ухожу домой». — «Хорошо ему разговаривать, — отвечал тот, — его место в цирке за ним остается, когда он уйдет, а я свое потеряю».
Из других римских кесарей можно указать не много остроумцев. Кое-какие, хотя и немногие острые слова приписываются Юлию Цезарю, Веспасиану, Диоклетиану, Галлиену.
Юлий Цезарь будто бы сказал какому-то воину, хваставшемуся своими подвигами и, между прочим, полученною им раною в рот: «Когда бежишь с поля битвы, никогда не надо оглядываться». Впрочем, эта острота приписывается также и Октавиану.
Однажды, видя какого-то оратора, который произнося речь, все качался со стороны на сторону. Цезарь пошутил, что этот человек, должно быть, стоит не на трибуне, а на корабле во время качки.
Угрожая смертью Метеллу, стороннику Помпея, Цезарь говорил ему: «Помни, что для меня труднее сказать, нежели сделать». Другие его знаменитые слова: «Жребий брошен», «Лучше быть первым в деревне, чем вторым в Риме», и пр. блещут уже вовсе не остроумием в строгом смысле слова.
Веспасиан сказал кому-то, ругавшему его неприличными словами, что он «не убивает собак, которые на него лают».
Сын Веспасиана, Тит, высказывал отцу неудовольствие по поводу налога, которым он обложил публичные места для отправления естественных нужд. Веспасиан будто бы подал сыну монету и спросил его, чем она пахнет, и на его отрицательный ответ сказал ему: «Видишь, ничем не пахнут, а между тем, взяты с …». Выходка для кесаря неподходящая.
Незадолго до смерти, уже чувствуя ее приближение, Веспасиан все еще не упускает случая пошутить. Намекая на сушествующий у римлян обычай объявлять своих императоров после их смерти божествами, он говорил: «Должно быть, скоро я сделаюсь богом».
Адриана какой-то человек, уже седеющий, просил о какой-то милости. Адриан отказал ему. Тогда проситель выкрасил себе волосы и вновь стал докучать кесарю. «Но меня уж просил об этом твой отец, — сострил Адриан, — и я ему отказал».
Однажды тот же Адриан дал нищему денег на покупку приспособления, соответствующего нашей мочалке, которым римляне в банях чистили себе тело. В другой раз его осадила, уже целая толпа нищих, клянчивших у него подачки на ту же мочалку. «Обойдетесь и так, — отвечал Адриан, — потритесь «друг о друга».
Про Галлиена рассказывают, что он однажды наградил победительским венком какого-то гладиатора, который нанес быку двенадцать ударов, прежде чем поразил его насмерть. В публике поднялся ропот, но Галлиен объявил, что считает это подвигом, потому что «столько раз дать промах по быку дело не легкое».
Диоклетиану было предсказано, что он вступит на трон после того, как убьет кабана, и он, поверив этому, вел необычайно ожесточенную охоту на кабанов. Но в кесари вместо него все проскакивали другие. Тогда он сказал: «Кабанов-то убиваю я, а кушают-то их другие».
Царь Филипп, отец Александра Македонского, отличался большим остроумием и ему приписывается немало метких слов.
Однажды ему донесли, что греки, которым он оказал: множество благодеяний, всячески поносят его. «Ну, а если б я с ними был немилостив, тогда что же было бы?»
Когда ему донесли про какую-то крепость, которую ему предстояло взять приступом, что она совершенно неприступна, он воскликнул: «Как неприступна? Неужели неприступна даже для осла, нагруженного золотом?» Очень ловкое словечко, напоминающее многие позднейшие случаи, когда крепости, по стоустой молве, открывались «золотыми» ключами.
Он чрезвычайно легко и охотно засыпал, как кажется, будучи обязан этой легкостью сна своей склонности к выпивке. Из-за этого с ним были прелюбопытные казусы. Однажды, например, он, слушая какое-то дело, по обыкновению уснул и не слыхал, что говорил подсудимый в свое оправдание, а потом все-таки постановил обвинительный приговор. Подсудимый объявил, что будет жаловаться. «Кому?» — вскричал раздраженный царь. «Да тебе же, царь, коли не будешь в это время спать». Человек в сущности добрый и честный, Филипп устыдился и, пересмотрев дело, решил его в пользу обиженного.
В другой раз он тоже крепко спал, когда к нему явились по делу какие-то греки, поднявшие от нетерпения шум у его дверей. Один из приближенных сказал им: «Теперь Филипп спит, но зато, когда вы спите, так он не спит».
Кроме сонливости он, кажется, еще был подвержен лени. Одна старуха долго приставала к нему, чтобы он рассмотрел ее дело, а он все отказывался, что ему некогда. «Коли так, откажись от престола!» — воскликнула выведенная из терпения просительница. И опять добрый Филипп смиренно сознал, что старуха права, и уважил ее просьбу.
Александр Македонский является героем великого множества анекдотов и народных сказаний Востока, но от него самого осталось немного слов, в строгом смысле остроумных. Рассказывают, однако же, что раз, когда во время ссоры с сильно выпившим отцом он раздражил Филиппа, и тот, не сознавая, что делает, бросился на сына с обнаженным мечом, но, по счастью, был подкошен хмелем и, свалившись, тут по обыкновению, захрапел, Александр сказал: «Ведь вот человек: все толкует о том, что пройдет из Европы в Азию, а сам не может пройти от стула до стула».
Когда друг Александра, Перилл, выдавал замуж своих дочерей, Александр подарил ему, на приданое дочкам, пятьдесят талантов (полмиллиона рублей). Скромный Перилл сказал при этом, что с него будет довольно и десяти талантов. «Для тебя получить, пожалуй, этого достаточно, — заметил Александр, — но для меня столько дать тебе — недостаточно
Перед одним большим сражением Александру докладывают, что его солдаты пришли в весьма подозрительное и ;неблагонадежное настроение, что они все сговариваются грабтъ и брать награбленное себе, не отдавая ничего в казну. «Отличные вести, — решил Александр, — так сговариваться перед битвою могут только воины, уверенные в победе».
Македонский царь Архелай, как гласит предание, на вопрос одного славившегося своею несносною болтливостью брадобрея: как он прикажет себя выбрить? -отвечал: «Молча». Эта выходка потом приписывалась то англичанину, то разным знаменитостям и вообще широко использовалась в анекдотической литературе.
Спартанский царь Агезилай, на вопрос: далеко ли простираются владения Спарты? — отвечал, показывая свое копье: «Докуда достанет это копье» На персидских монетах времен Артаксеркса было отчеканено изображение воина-стрелка. Артаксеркс, затеяв войну с Грецией, щедро раздавал свои деньги направо и налево и, ему удалось переманить на свою сторону путем подкупа почти все греческие области, кроме Спарты, против которой, таким образом, и составился большой военный союз. Спартанцы поспешили отозвать домой своего царя Агезилая, который, отправляясь в путь, сострил, намекая на персидские монеты, что его гонят из Азии двадцать тысяч стрелков царя персидского.
Демосфен крепко враждовал с Фокионом. Один раз он сказал Фокиону: «Ты издеваешься над афинянами; но смотри, они потеряют голову и тогда убьют тебя». Фокион же возразил: «Меня они убьют, когда потеряют голову, а тебя — если не потеряют ее».
Выходки знаменитейшего циника Диогена хорошо известны, и потому мы здесь приведем лишь те из них, которые приводятся реже других. Однажды, обращаясь к вору, которого арестовали и вели в заточение, он воскликнул: «Бедняга, отчего ты мелкий воришка, а не крупный вор; тогда бы ты сам сажал в тюрьму других!»
Услыхав о радушии, которым Александр Македонский почтил какого-то философа, он заметил: «Что же это за счастье обедать и завтракать в часы, назначенные хозяином». Про плохого музыканта, всем надоевшего своею скверною игрою, Диоген говорил: «Надо похвалить человека за то, что, будучи таким дурным музыкантом, он все же не бросает музыки, занимается ею, а не делается вором».
В одной бане, куда он однажды вошел, оказалась отвратительно грязная вода. «Где же и в чем омыться после такой бани? — спросил Диоген.
Однажды, принимая участие в разговоре о том, почему люди так охотно помогают нищим и так неохотно философам, Диоген заметил: «Это потому, что каждый предвидит возможность самому стать убогим, калекою, пьяницею, но никто не думает, что он сделается философом».
«Ты где стоишь, тут и ешь», говорили Диогену, видя его. что-то едящим на рынке. «Где голод меня застал, там и ем», — отвечал философ.
«Ты вот попробуй-ка, уговори меня, чтоб я тебе подал милостыню, тогда я тебе и подам», — говорил Диогену какой- то очень скаредный и черствый человек. "
Могучий атлет Диоксипп, одержав однажды блестящую победу на олимпийских играх, сидел между зрителями и, не отводя глаз, смотрел на какую-то красавицу, которая обворожила его. Диоген, заметив это, сказал: «Вот богатырь, которого без труда поборола женщина».
Диогену приписывают очень нежные, утешительные крылатые слова: «Надежда последнее, что умирает в человеке».
Часто видели Диогена протягивающим руку к статуям. На вопрос, зачем он это делает, он отвечал: «Чтобы привыкнуть к отказам».
Когда Диогена привели в Филиппу Македонскому, тот назвал его шпионом. «Да, -ответил циник, — я шпион твоего самомнения и чванства».
Перед знаменитым Саламинским боем командовавший афинским флотом все медлил и не хотел вступить в бой, а Фемистокл его изо всех сил убеждал немедленно выступить; против неприятеля. «Разве ты забыл, — говорил адмирал, — что у нас на состязаниях того, кто лезет в бой не в очередь, бьют плетьми». «Но ведь и те, кто опаздывает, тоже не увенчиваются лаврами», — ответил Фемистокл.
Того же Фемистокла спрашивали, кем бы он предпочел быть: Ахиллесом или Гомером, который воспел его подвиги?
«Сообрази сам, что лучше, — отвечал тот, — быть победителем на олимпийских играх или тем, кто провозглашает имена победителей?»
«Бей, только выслушай!"-говорил Фемистокл спартанскому адмиралу, который грозил прибить его палкою за упорство.
Своего маленького сына, не слушавшегося матери, которая исполняла все его прихоти, он объявил первым человеком во всей Греции. «Греки, — говорил он, -подчиняются афинянам, афиняне — мне, я — своей жене, а она — своему сынишке».
Уроженец маленького островка говорил Фемистоклу, что у него никакой личной заслуги нет, что он только отражает на себе славу своего отечества. Фемистокл согласился с этим, прибавив: «Будь я уроженцем твоего островка, я так бы и остался в неизвестности, все равно, как и ты; будь афинянином, ты тоже не достиг бы известности».
Один музыкант просил о чем-то Фемистокла, но для исполнения его просьбы тот должен был сделать что-то нехо рошее. «Слушай, — отвечал Фемистокл, — если попросить тебз при большой публике сфальшивить в пении, ты на это согласишься?»
Сократ сказал немало изречений, достойных его глубо кого ума и в то же время острых иногда до игривости. Так человеку, который просил у него совета насчет женитьбы, ответил: «Женишься — раскаешься и не женишься -раскаешься».
«Через прорехи твоей одежды сквозит тщеславие!» — говорил он основателю цинической философской школы АНтисфену.
«Хорошие люди едят для того, чтобы жить, а худые жи вут для того, чтобы есть», — изречение, которое Сократ часто повторял.
Однажды Платон упрекал своего великого учителя за то, что он сделал у себя за столом, в присутствии других, выговор кому-то из друзей Платона. «Если так, то и тебе бы лучше подождать мне выговаривать, пока мы останемся одни».
Знаменитая в своем роде Ксантиппа, супруга Сократа в присутствии которой философ принял из рук палача чашу с отваром цикуты, залилась при этом слезами и вопила о том что ее муж погибает невинный. «Неужели же тебе было бь легче, если б я умирал виновный?» — утешал ее Сократ.
Друзья Сократа однажды негодовали на кого-то, не от давшего поклона философу. «Из-за чего сердиться, — уговаривал их Сократ, — он не так учтив, как я, вот и все».
Платону приписываются очень едкие выходки
Правитель Сиракуз тиран, как их тогда называли однажды позвал его к себе на пиршество и нарочно посадил его на последнее место за столом. «Любопытно бы послушать, — говорил он по этому поводу своим наперстникам, как Платон будет нас чернить, когда вернется к себе в Афины». Узнав об этих словах, Платон заметил: «Не думаю, что я когда-нибудь буду до такой степени скудоумен в придумывании темы для беседы, чтобы заговорить о вас, сиракузцах».
Платон позвал Диогена к себе на ужин. Циник, стуча ногами по полу, говорил: «Попираю ногами Платоново тщеславие».
-«И этим сам проявляешь еще большее тщеславие», — ответил хозяин.
Однажды Платон был страшно раздражен одним из своих рабов. Он позвал своего родственника и просил его поколотить раба. «Я сам слишком разгневан для того, чтобы собственноручно расправиться». «Иначе я могу убить его в порыве злости, а он этого не заслужил «- сказал он
Один игрок, которого Платон укорял в его пагубной страсти, оправдывался и тем, что ведет игру по маленькой, что такая игра — сущие пустяки. «Никакая привычка не пустяки», — возразил ему философ.
Во время одной из своих бесед с учениками Платон дал такое определение человека: «Человек — это двуногое существо без перьев». Диоген ощипал петуха и, показывая его своим ученикам, говорил: «Вот человек по Платонову определению!» После того Платон ввел поправку в свое определение:
«Человек -двуногое существо с плоскими, широкими ногтями»
«Почему так хорошо себя чувствуют в обществе красивых людей?», спрашивали у Аристотеля. «Такой вопрос приличествует только слепому», — ответил он. Одному пустому краснобаю, всем надоевшему своими россказнями, Аристотель сказал: «Удивляюсь, как эти люди, у которых есть ноги и которые могут уйти, слушают тебя, теряя время».
Алкивиад отрезал хвост у великолепной своей собаки и в таком виде всюду водил ее с собою. «Пусть народ лучше занимается моею собакою, чем мною самим», -говорил он в объяснение своего поступка.
Про Перикла, который усердно составлял отчет о сделанных им расходах общественных сумм, Алкивиад сказал: «Лучше бы он обдумал, как бы совсем не отдавать никакого отчета».
Сиракузский тиран Дионисий особенно прославился своими поборами и налогами, часто граничившими почти с грабежом населения и общественного имущества. Когда ему однажды донесли, что народ собрался на площади и бунтуется, он сказал: «Теперь, должно быть, у них уже ничего не осталось и с них больше нечего взять, коли они подняли открытый бунт».
Он хорошо знал, что его ненавидят и клянут. Однажды он назначил на какую-то важную должность явного и всем известного негодяя, и когда ему это поставили на вид, он сказал: «Мне хочется, чтобы в Сиракузах был хоть кто-нибудь, кого проклинали бы еще пуще, чем меня».
Не довольствуясь налогами, он начал грабить храмы.
Так, он стащил со статуи Юпитера роскошную накидку, дар. его предшественника Гиерона, говоря, что такая одежда зимою холодна, а летом тяжела, и что ее лучше заменить простым шерстяным плащом. У бога-покровителя лекарей, Асклепия, он снял золотую бороду, приговаривая при этом: «У твоего отца Аполлона еще не выросла борода, откуда же ей быть у тебя?» На одном из жертвенников, которые он тоже без церемонии отбирал из храмов, он увидел надпись: «Благим божествам». «Ну вот, я и воспользуюсь их благостью», — сказал он. В храмах статуи богов часто держали в руках драгоценные золотые сосуды. Обирая у богов эти чаши, он при этом приговаривал: «Они сами их всем протягивают. Мы просим богов о милостях, как же нам не брать того, что они сами нам предлагают?»
Мать Дионисия, старуха, вдруг пожелала вступить в новый брак и приказывала сыну найти ей мужа. «Завладев властью, я попрал человеческие законы, но попрать законы природы, устраивая брак вне естественного возраста, я не могу ничего сделать против природы»
Изречения знаменитого полководца Леонида приводятя почти во всех учебниках истории. Кто не знает его «приди и возьми» в ответ на требование Ксеркса сложить оружие.
«Нас довольно для того, что мы должны сделать», «будем сражаться в тени», и т. п. мы здесь только упоминаем для полноты.
Жрец требовал от спартанского полководца Лизандра, чтобы он исповедался в самом тяжком из своих грехов. Лизандр спросил, по чьему требованию он должен совершить исповедь, т. е. боги ли так повелевают или сам жрец? Тот сказал, что таково требование богов. «Так ты отойди, — сказал ему Лизандр, — и когда боги обратят ко мне вопрос, я им отвечу». Человеку, который поносил его неприличными словами, Лизандр посоветовал и впредь продолжать так же браниться. «Таким путем, дескать, ты, быть может, опорожнишься от скверных слов, которыми ты битком набит».
Великий фиванский полководец и патриот Эпаминонд
однажды бродил грустный и рассеянный, в полном одиночестве, в то время, как фиванцы справили какое-то шумное и веселое празднество. Кто-то из друзей, встретив его в это время, спросил его, для чего он от всех удалился. «Для того, что-бы вы все могли, ничего не опасаясь, предаваться веселью», — отвечал патриот.
Однажды он приговорил к наказанию какого-то преступника. За наказанного ходатайствовали лучшие люди, в том числе полководец Пелопид; но Эпаминонд оставался непреклонен до тех пор, пока за наказанного не стала ходатайствовать какая-то публичная женщина (гетера); тогда Эпаминонд, ко всеобщему удивлению, помиловал преступника.
«Такие любезности, — пояснил он, — можно оказывать женщинам легких нравов, а никак не полководцам».
«Лизандр — спартанский военачальник, командующий флотом. В
Пелопонесской войне нанес поражение Афинянам (405 г. до н.э.).
Спартанские послы жаловались ему на фиванцев в очень длинной речи, в противность своему обычаю, возведенному у них чуть не в племенную доблесть. «Кажется, -заметил Эпаминонд, — фиванцы еще тем провинились перед вами, что заставили вас отказаться от вашего обычного лаконизма»
О суровых спартанцах сохранилось много рассказов, свидетельствующих об их остроумии и находчивости в отповедях.
Одного спартанца садят за столом на последнее место. «Прекрасно, — сказал он, — таким путем можно последнее место превратить в почетное».
Афинянин назвал спартанцев невеждами. Спартанец отвечал ему: «Это точно, мы не научились от вас ничему скверному».
Одного спартанца не хотели завербовать в воины из-за хромоты. «Чем же моя хромота мешает? — спросил он. — Ведь солдаты нам нужны для боя, а не для того, чтобы бежать перед неприятелем».
«Почему у ваших воинов такие короткие мечи?», спрашивали у спартанского дипломата Анталкида. «Потому что они привыкли биться лицом к лицу», — ответил он.
Житель Аргоса, разговаривая со спартанцем, упомянул о том, что в его области похоронено много спартанцев. «Зато у нас в Спарте, — отвечал спартанец, — ты не найдешь ни одной могилы своего земляка». При этом он намекал на то, что войска аргосцев никогда не бывали в Спарте, тогда как спартанцы не раз и подолгу занимали Аргос, почему их могилы и оказались там в изобилии.
Какой-то чужеземец хвастался перед спартанцем тем, что он очень долго может стоять, качаясь, на одной ноге: ты, дескать, так не сумеешь сделать. «Я не умею, но зато любая птица умеет», — отвечал спартанец.
В Спарте был совет трехсот, и избрание в его состав считалось большим почетом для гражданина. Когда в этот совет выбирали, но не избрали Педарета, он казался чрезвычайно довольным. «Мне было отрадно узнать, — говорил он, — что у нас в Спарте есть триста граждан лучше меня».
Филиппу Македонскому на его вопрос: как желают спартанцы встретить его в своей стране — врагом или другом? — они отвечали: «Ни тем, ни другим».
Небольшая группа спартанцев повстречала на пути какого-то человека, который поздравил их с тем, что они счстливо отделались от большой опасности — от встречи с разбойниками, которые только что перед тем были в этих местах. «Поздравь лучше разбойников, что они не повстречались с нами», — ответили ему спартанцы.
Однажды продавали в рабство группу спартанцев, взятых в плен. Один покупатель спросил у пленника, которого собирался купить: «Будешь ли ты, если я тебя куплю, честным человеком?». -«Я буду им все равно, купишь ли ты меня; или не купишь», — отвечал спартанец.
Одержав победу над спартанцами, Антипатр, полководец Филиппа и Александра Македонского, потребовал какой- то тяжкий залог, грозя смертью спартанскому эфору, если он не исполнит требования. «То, чего ты требуешь, тяжелее смерти, и потому я предпочитаю смерть», — ответил эфор.
Одна иностранка в беседе со спартанкою сказала, что спартанки единственные женщины на свете, умеющие оказывать влияние на своих мужей. «Потому что мы единственные в мире женщины, рождающие истинных мужей», — отвечала спартанка. Однажды явились из Клазомена в Спарту несколько; молодых повес, которые вели себя очень неприлично, например, выпачкали чем-то стулья, на которых заседали эфоры.
Эти последние, не подвергая безобразников никакому особому взысканию, приказали всенародно провозгласить по городу, что «клазоменцам разрешается вести себя неприлично».
Однажды на олимпийские игры пришел какой-то старец и, проходя по рядам зрителей, высматривал себе местечко, где бы присесть. Но из молодежи никто не хотел уступить ему свое место, наоборот, многие издевались еще над его старостью. Когда старец дошел до скамей, где сидели спартанцы, тотчас же поднялись с них не только молодые люди, но и многие почтенного возраста мужи, молча уступая свои места старику. «Правила вежливости, без сомнения, известны всем грекам, но одни только спартанцы их и знают, и соблюдают», — воскликнул при этом старик в то время, как публика громко рукоплескала учтивым спартанцам.
Пять сыновей одной спартанской женщины отправились на войну. Когда с поля битвы прибежал какой-то илот, она спросила его об исходе сражения. Тот поспешил сообщить ей, что все ее пять сыновей пали в бою. «Подлый раб, -вскричала она, — я не о них тебя спрашиваю, а о том, кто победил». И, узнав, что победа осталась за спартанцами, поспешила в храм принести благодарственную жертву.
Другая спартанка, лично присутствуя на поле битвы, видела, как пал ее сын. Она сейчас же послала за своим другим сыном, чтобы заменить павшего.
Над одним спартанцем смеялись за то, что он для отметки сделал на своем щите маленькую мушку, словно боясь, чтобы его не распознали по его щиту. «Вы ошибаетесь, — возражал он насмешникам, — я всегда вплотную подступаю к врагу, так что ему вовсе не трудно рассмотреть мою мушку».
Какой-то чужеземец спрашивал у спартанца: что по их законам делают с человеком, изобличенном в любодеянии. Спартанец отвечал: «У нас такого человека приговаривают к тому, чтобы он отыскал вола, который может напиться воды из реки Эврота, стоя на вершине Тайгетской скалы». — «Что за нелепость!» — воскликнул иноземец. — Где же найти такого сверхъестественного быка?» -«Это трудно, но еще труднее встретить в Спарте человека, совершившего любодеяние», — ответил спартанец.
Заметим здесь мимоходом, что в Греции были места, которые славились необыкновенным целомудрием населения. Так, Плутарх утверждает, что на острове Скио за семьсот лет не было случая, чтобы жена изменила мужу или молодая девушка имела любовную связь вне замужества.
Однажды перед самым боем спартанский царь замети в рядах своих воинов дряхлого восьмидесятилетнего старца и, видя его немощность, велел ему идти домой. «Государь, — сказал ему старый солдат, — ты отсылаешь меня умирать куда-то в другое место, а между тем, какое же для старого воина может быть другое более подходящее смертное ложе, как не поле битвы?» Спартанец, поверженный в пылу боя врагом, который, готовился нанести ему удар сзади, крикнул ему: «Рази меня спереди, чтобы мои братья не краснели за меня потом».
Спартанка, сын которой во время боя выказал много осторожности и благоразумия, но не особенно много храбрости. собственноручно убила его со словами: «Это не сын '
Знаменитый друг Солона, скиф Анахарсис. был женат на весьма некрасивой женщине. Однажды на каком-то пиршестве он был вместе с нею, и тут ее впервые увидел один из его друзей, который не воздержался, чтобы не сделать Анахарсису замечания насчет наружности его жены. «Она нехороша, это правда; но вот, видишь ли, стоит мне выпить этот кубок доброго вина, и она мне покажется красавицею».
Когда того же Анахарсиса спрашивали однажды: на каком корабле всего лучше совершать путешествие? — он отвечал: «На том, который благополучно сделает путь и войдет в гавань». Глубоко изумляясь Солону и преклоняясь перед его добродетелями и мудростью, Анахарсис решил искать дружбы великого афинского законодателя. Он сам явился к Солону и спросил его дружбы. «Дружбу надо заводить у себя на родине, а не на чужбине», — сказал ему Солон. «Но ведь ты сейчас не на чужбине, а у себя на родине, значит, можешь вступить со мною в дружбу», — возразил находчивый Анахарсис. Замечательно еще слово, сказание Анахарсисом о законах, изданных его другом Солоном: «Это паутина для мух, негодная для ос
Философ Аристипп был человек очень спокойный и легко примиряющийся с невзгодами, как, впрочем, и подобает философу. Он, например, тратил большие средства на свою возлюбленную, а та заведомо ему изменяла. «Ну, что же, — ?» Имеется в виду, вероятно. Аристипп Старший (435−360 г. до н.э.) циз Кирены — древнегреческий философ, гедонист спокойно утешался Аристипп, — ведь я ей даю деньги не за то, чтобы она была неблагосклонна к другим, а за то, чтобы она была благосклонна ко мне».
Сиракузский тиран Дионисий имел манеру раздражат людей, сажая их на последние места у себя за столом. Мы уже рассказывали выше подобную проделку его с Платоном. Так же поступил он и с Аристиппом. Один день, принимая его у себя, он посадил его на почетное место, а на следующий день посадил на последнее, причем, конечно, не преминул спросить: как, мол, ты находишь твое сегодняшнее место за столом по сравнению со вчерашним? «Нелахожу между ними разницы, — ответил философ, — оба делаются почетными, когда я сижу на них».
«Если бы ты привык, как я, кормиться бобами, — говорил Аристиппу Диоген, -так не был бы рабом у тирана». Аристипп же ему возразил: «Если бы ты умел ладить с людьм так не кормился бы одними бобами».
Однажды, умоляя о чем-то Дионисия, Аристипп бросился к его ногам. Когда ему ставили в вину такое излишнее унижение, он говорил: «Что же делать, коли у этого человека уши на ногах».
В другой раз, когда он у того же Дионисия просил денежной помощи, тот с насмешкою сказал ему: «Ведь ты сам же все твердишь, что философ ни в чем не нуждается». — «Мы сейчас рассмотрим и разрешим этот вопрос, только дай мне денег», — настаивал Аристипп. И когда деньги ему были даны, он сказал: «Ну, вот теперь и я ни в чем больше не нуждаюсь».
Какой-то богатей приглашал Аристиппа давать уроки его сыну. Философ запросил за обучение довольно значительную сумму, а богач заупрямился и говорил, что за такие деньги можно купить осла. «Ну, и купи, — сказал философ, — будут тебя два осла».
Он любил хорошо покушать и его за это иногда упрекали. Аристипп обычно возражал на это собеседнику, что будь все эти изысканные блюда ценою в несколько драхм, он и сам бы их приобретал для себя, и собеседник, конечно, с этим должен был соглашаться. «Значит, по-настоящему, надо тебя уперекать за скаредность, а не меня за расточительность»
наш Кутузов во время войны 1812 года: он отступал перед неприятелем, вечно беспокоя и истощая его длинными переходами. Многие из его подчиненных осмеивали его распоряжения, но он неизменно твердил: «Боязнь насмешек, по-моему, хуже, чем трусость перед лицом врага».
Катон столкнулся с прохожим, несшим большой ящик. Носильщик сначала крепко ударил его этим ящиком, а потом уже крикнул: «Берегись!». — «Разве ты еще что-нибудь несешь, кроме этого ящика?» — спросил его Катон.
Он же, по поводу множества памятников-статуй, поставленных в память очень мало известных людей, сказал: «По-моему, пусть лучше все спрашивают, почему Катону не поставлено памятника, чем слышать от людей вопрос «Зачем он тут стоит?»
Известный в Риме шут Гальба отвечал знакомому, который просил у него на время плащ: «Если дождь идет, так плащ мне самому нужен, а если не идет, так зачем он тебе?»
Он же, когда ему подали где-то рыбу, одна половина которой была уже съедена накануне, так что она лежала той стороною вниз, а нетронутою вверх, сказал: «Надо есть её поскорее, а то снизу из-под стола ее тоже кто-то ест».
Некий весьма посредственных дарований оратор однажды старался изо всех сил тронуть своих слушателей и, окончив свою речь, остался при полном убеждении, что он достиг своей цели. «Скажи по правде, — обратился он к известному поэту Катуллу, бывшему в числе его слушателей, — ведь моя речь разве только в самом черством сердце не возбудила бы сожаления». — «Именно так, — отвечал Кутулл, — едва ли кто-нибудь будет так жесток, чтобы не пожалеть тебя за эту речь».
Помпеи, в сильный разгар своей распри с Юлием Цезарем, однажды торопился куда-то плыть на корабле. Но стояла страшная буря и командир судна не решался пускаться в Зенон, философ, когда ему однажды кто-то сказал, что любовь — вещь недостойная мудреца, возразил: «Если этотак, то жалею о бедных красавицах, ибо они будут обречены наслаждаться любовью исключительно одних глупцов».
Когда Димитрий Полиоркет взял город Мегару, в числе его пленных оказался и знаменитый гражданин Мегар Стильпон. Победитель отнесся к мудрецу с большим вниманием и, между прочим, спросил у него, не подвергся ли его дом грабежу, не отняли ли у него чего-нибудь. «Ничего, — ответил Стильпон, — ибо мудрость не становится военною добычей».
Мудрец Бион сравнивал тех людей, которые сначала принимаются за изучение философии, а потом ее оставляют с женихами Улиссовой жены Пенелопы, которые, когда добродетельная жена им отказала, принялись любезничать с её служанками.
Сиракузскому царю Гиерону однажды сказали про какои-то его телесный недостаток, которого он ранее сам не замечал, но который должна была бы давно уже заметить и знать его жена. «Почему же ты мне об этом не сказала раньше, чем это заметили другие?» — упрекнул он ее. «Я думала что это свойственно всем мужчинам», — ответила деликатная женщина.
Однажды между Стильпоном и другим мудрецом его противником Кратесом, завязался оживленный и горячий спор. Но в самый разгар словопрений Стильпон вдруг вспомнил, что ему надо идти по какому-то делу. «Ты не можешь поддерживать спор!» — победоносно воскликнул Кратес. «Ничуть не бывало, -отвечал Стильпон, — спор наш подождет, а дело не ждет».
Однажды знаменитый ваятель Поликлет изваял две статуи. Одну из них он всем показывал, а другую спрятал, так что никто ее не видел. Люди, смотря на статую, делали множество замечаний. Скульптор терпеливо выслушивал эти замечания и сообразно с ними делал поправки в своей статуе. После того он поставил обе статуи рядом и допустил публику к их сравнительной оценке. Общий голос признал его статую, которая осталась без поправок, во всех отношениях прекрасною, а другую — безобразною. Тогда Поликлет сказал своим критикам: «Вы видите, что статуя, которую вы же сами не одобряли и заставляли меня переделывать, и которую по- этому можно считать вашим произведением, оказалась нику да негодною, а та, которая теперь вам нравится, — мое произведение».
Поэт Филоксен» был избран однажды тираном сиракузским Дионисием судьею его поэтических произведений. Но тиран оказался плохим поэтом, и Филоксен откровенно указал ему на слабость его музы. Дионисий обиделся и сослал сурового критика в каторжные работы в каменоломни. Продержав его там некоторое время, он вновь его призвал и при- казал снова выслушать свои стихи. Поэт долго слушал с напряженным вниманием, потом, не говоря ни слова, встал и пошел. «Куда же ты?» — окликнул его Дионисий. «Назад, в каменоломни», -ответил поэт. Эта выходка рассмешила тирана, и он простил строптивого своего хулителя.
У царя Пирра был домашний врач, который задумал ему изменить и передаться римлянам. Он послал римскому полководцу Фабрицию письмо с предложением своих услуг. Фабриций отослал это письмо к Пирру, с припискою: «Ты столь же худо знаешь своих друзей, как и своих врагов».
1) Филоксен из Киферы (435/434 — 380/379 г. до н.э.) — древнегрече- ский поэт, сохранились лишь некоторые фрагменты его произведений.
у Пирр (319−272 до н.э.) — с 306 царь Эпира. Несмотря на тяжелые потери он одержал победу над римлянами при Аускуле (279 г., «Пиррова победа»). Считался одним из могущественных эллинистических властите-лей, чье военное искусство и дипломатия были успешны.
Сабиняне решили подкупить римского военачальника Мания Курия. Когда они пришли к нему со своими предложениями, он в это время как раз ел репу. Отринув сабинское золото, он при этом сказал: «Пока я буду довольствоваться репою, на что мне ваше золото?».
Известные комические актеры Пилад и Гикас, жившие в царствование Августа, беспрестанно между собою ссорились и их распря принимала такие размеры, что ею невольно занималась вся римская публика. Это не нравилось кесарю и он сделал актерам выговор. «Ты к нам несправедлив, государь, — сказал ему один из них, — для тебя же самого лучше, чтобы публика была занята нами».
Один из друзей консула Рутилия усердно просил его о чем-то, но так как его просьба была неосновательна и ее исполнение было сопряжено с беззаконием, то Рутилий и отказал ему. «Какой же прок в твоей дружбе, коли ты отказываешься сделать то, о чем я тебя прошу?» — сказал ему друг. «А мне зачем твоя дружба, — отвечал ему Рутилий, — коли из-за нее я должен совершать несправедливости?» Консул Карбон издал какое-то несправедливое постановление, и когда престарелый Кастриций выговаривал ему за это, тот сказал: «За мною много мечей». Кастриций же возразил: «А за мною «много годов»
Эпикур, основатель очень известной философской школы, получившей название по его имени, привлек сразу множество последователей. Но у него были и противники, и в том числе основатель так называемой «средней академии» Аркезилай. Однажды кто-то расхваливал перед ним эпикурейств и, между прочим, привел тот довод, что кто раз стал эпикурейцем, тот уже не оставляет этого учения. «Это еще не резон, — заметил Аркезилай, — можно сделать из человека евнуха, но обратно его уже не переделаешь».
Эпикур (342/341 — 271/270 г. до н.э.) — древнегреческий философ, основатель эпикурейской философской школы.
Один старый циник обычно говаривал: «Я смеюсь над всеми, кто находит меня смешным». -«Ну, — отвечали ему, — коли так, надо полагать, что никто чаще тебя не смеется»
Мудрец Хилон (один из семи мудрецов, прославлены своими изречениями) говаривал, что три самые трудные вещи на свете — это хранить тайну, забыть обиду и хорошо пользоваться своим досугом.
Он же приравнивал дурные отзывы о людях, которые не могут на них возражать, с нападением на безоружного.
Он же говорил: «Надо быть молодым в старости и старым в юности»
Другой мудрец, Питтак, тоже из числа семи, прославился изречением, на первый взгляд загадочным: «Половина лучше целого». Это изречение обычно толкуется в том смысле, что кто обладает целым, тому уже нечего больше желать, а между тем желание, стремление к обладанию является как бы мерилом наслаждения, доставляемого обладанием, так что человек без желаний- существо не счастливое.
Биант (третий из семи) говорил, что лучше быть судьею в распре врагов, нежели в распре друзей, потому что в первом случае непременно приобретешь друга, а во втором непременно потеряешь.
Периандр (четвертый из семи), на вопрос зачем он удерживает в своих руках власть, которая ему была вверена, отвечал: «Потому что спуститься с трона так же опасно, как взойти на него».(Он был тираном в Афинах).
Анаксагор говорил, что годы и сон мало-помалу показывают нам путь к смерти.
1) Семь мудрецов — греческие мыслители и государственные деятели 7 и 8 в. до н.э., отличавшиеся практической жизненной мудростью и глубо ким государственным умом. Чаще всего к ним относят: Фалеса, Бианта, Солона, Питтака, Клеобула, Хилона и Периандра.
2) Периандр (умер в 586 г. до н.э.) был не тираном в Афинах, а тираном в Коринфе.
Он же, на убеждения друзей посвятить хоть некоторую часть своего времени на устройство своих дел, отвечал им-
-- 'Вы требуете от меня невозможного. Как могу я отнять время от моих занятий, когда я каплю мудрости ставлю выше чем бочку богатства?»
Он же, утешая какого-то умирающего, жаловавшегося на то, что ему приходится умирать вдали от родных, сказал ему: «Где бы человек не умер, спуск в преисподнюю для все в одном месте»
Существует много рассказов о предсказателях, пророках, вообще о возвестителях будущего, которые иногда были жестоко караемы за смуты, посеваемые ими в народе, иногда же очень ловко выпутывались из беды какою-нибудь остроумной уловкой. Такие рассказы оставила нам и классическая древность.
Так, один царь, раздраженный предсказателем, спросил у него: «Коли тебе открыто все будущее, скажи мне, какою смертью ты умрешь?» сметливый пророк тотчас и без запинки ответил, что умрет от лихорадки. «Ты лжешь, — возразил ему царь, — ты сейчас же будешь повешен». Люди уже схватли его и повели на казнь, но он, обращаясь к царю, сказал ему: «Прикажи, государь, пощупать у меня пульс, и тебе скажут, что у меня уже началась лихорадка». Эта остроумная выходка спасла его.
Рассказывают еще об одной египтянке, которая обратилась к какому-то славившемуся в ее время астрологу и просила его погадать, исполнятся ли ее желания. Но так как самого предмета своих желаний она ему не сообщила, то он конечно, ничего и не мог ей сказать. Он, однако же, начертил какие-то фигуры и очень долго ей говорил разные разности, но все это не имело отношения к ее делу. Ничего не добившись, дама подала кудеснику мелкую монету. Тот же ожидал от нее более крупного гонорара и потому начал еще что-то ей предсказывать. Наконец, вдруг осененный догадкою, что у дамы, быть может, что-нибудь пропало и она желает отыскать пропажу, он ее спросил: «Не потеряла ли ты чего-нибудь?» — «Это верно, потеряла, — сказала ему дама, — потеряла время, слушая тебя, и деньги, которые дала тебе».
Тиберий, прежде чем стать римским императором, жил на острове Родос и здесь часто развлекался жестокою забавою. Он призывал к себе разных кудесников и предсказателей и отводил их на высокую скалу, возвышавшуюся над морем. Здесь он задавал своей жертве какой-нибудь вопрос, и если ответ ему не нравился, он тут же приказывал своим рабам сбросить предсказателя в море. Однажды он зазвал к себе некого Трансулия, который за свои предсказания пользовался некоторою известностью. Тиберий, приведя его на роковую скалу, задал ему вопрос о своей будущей судьбе. Трансулий предсказал ему, что он будет императором и будет поль-зоваться всякими благами. «Хорошо, — сказал Тиберий, выслушав его. — Но если ты так искусен, то ты должен знать и собственную судьбу. Скажи же мне, много ли времени тебе остается жить?» Сметливый Трансулий тотчас понял, куда клонится этот вопрос. Он с напускным спокойствием сделал вид, что вспоминает положение светил в момент своего рождения, и вдруг задрожал от ужаса. «В этот самый миг мне грозит великая опасность!» — воскликнул он. Эта находчивая выходка спасла ему жизнь. Тиберий даже пришел от нее в восхищение, обнял остроумного астролога, успокоил его и сделал его своим близким другом.
Какой-то старец белился и румянился. Адвокат Архидам, имея с этим стариком дела в сенате, сказал про него в своей речи: «Можно ли верить этому человеку, носящему ложь на самом челе своем?»
Один изменник, оказавший своим предательством боль-шую услугу македонцам, очень обижался на них, когда они называли его предателем. Однажды, когда он пожаловался на такое обращение с ним македонскому царю Архелаю, тот ему отвечал: «Что делать, македонцы народ грубый и неуч-тивый, они привыкли называть вещи прямо, их настоящими именами».
Какой-то грек, большой говорун и пустомеля, попал в Скифию, где над ним все смеялись. «Вы, скифы, — убеждал он их, — должны относится ко мне с почтением: я родом из той же страны, где родился Платон». -«Коли хочешь, чтобы тебя слушали без смеха, и говори, как Платон».
Какой-то критик написал пространный и очень придирчивый разбор произведений Виргилия и преподнес его императору, в надежде, конечно, на награду. Император же, большой почитатель знаменитого поэта, приказал принести мер пшеницы, просеять ее и отсевки отдал критику в награду.
Знаменитое слово жены консула Семпрония, Корнелии, приводится даже в учебниках истории. Когда ее подруги, жены богатых римлян, хвастались одна перед другою своими дра гоценностями и украшениями и просили ее показать им свои, она вывела им своих детей со словами: «Вот мои уборы и украшения».
Про классических куртизанок осталось немало рассказов, свидетельствующих об их остроумии. Так, одна из них стояла в храме рядом с какою-то знатною и добродетельною матроною. Та, заметив это неприличное соседство, тотчас отошла. «Зачем ты отдаляешься от меня, госпожа, — заметила ей гетера, — ведь недуг, которым я заражена, не прилипчив, кто сам не захочет, тот им не заражается».
Одна гетера была приглашена на пиршество, во время которого хозяин дома лучшие части яств брал и откладывал для своей матери. Обиженная гостья, наконец, сказала ему, что если бы она предвидела это, то пошла бы лучше кушать к его матери, а не к нему.
Двум соперникам, которые из-за нее поссорились и передрались, она говорила: «Помните, что победителем будет не тот, кто сильнее и храбрее, а тот, кто богаче».
В присутствии одного человека, который занимал деньги направо и налево, была однажды произнесена обычная фраза из области житейской премудрости. «Кто платит свои долги, тот обогащается». — «Эх, — воскликнул господин, обремененный долгами, — не верьте вы этому; эту поговорку выдумали кредиторы».
У одного господина скончалась супруга. Он пошел в бюро похоронных процессий и стал заказывать там погребальную церемонию. Договорившись обо всем, он спросил, сколько это будет стоить. «Три тысячи», — отвечали ему. «Три тысячи! — воскликнул он, совершенно ошеломленный цифрой.
— Помилуйте, ведь этак вы заставите меня пожалеть о том, что она умерла!»
Какая-то молодая франтиха сильно ушиблась и, показывая врачу ушибленное место, находившееся в совершенно невидимой области тела, обычно скрываемой под одеждой, с большой тревогой спрашивала у врача: «Скажите, доктор, ведь это не видно будет?». — «Сударыня, — отвечал удивленный доктор, — это вполне от вас зависит».
Когда лет тридцать-сорок тому назад повсюду свирепствовала мода на шиньоны, в одном маленьком приморском городке Франции, кудс съезжалось летом много купающихся, местное начальство поставило на улицах подробное наставление к спасению утопающих, в котором было, между прочим сказано: «Утопающего следует схватить за волосы, если это мужчина. Если же тонет женщина, то ее следует схватить за одежду, потому что, если схватить за волосы, то они, наверное, останутся в руках у спасающего, так как он рискует схватить за шиньон, а не за собственные волосы утопающей»., Лет пятьдесят тому назад сильно распространилась мода при лечении некоторых болезней заменять ртуть золотом. По этому поводу один французский врач говорил, что при всех прочих равных условиях золото оказывает, несомненно, гораздо лучший эффект, когда его прописывает не врач пациенту, а, наоборот, пациент врачу.
Какой-то человек недалекого ума, жестоко страдавший зубами, пришел к дантисту. Тот осмотрел его зубы и решил что надо два из них удалить. На вопрос, сколько это будет стоить, дантист отвечал, что за извлечение одного зуба он берет 10 франков, а за последующие, второй, третий и т. д. — по пяти франков. «Так вы вырвите мне сегодня только второй зуб, — порешил пациент. -А потом я приду в другой раз тогда вы мне вырвите первый».
Среди суровой зимы кого-то хоронили. Один прохожий на улице, видя похороны, нарочно отвернулся, делая вид что он не замечает процессии. Другой прохожий остановил его, указал на похороны и напомнил, что надо снять шапку «Бла годарю покорно, — отвечал первый. — И сам-то покойник, быть? может, угодил в гроб, тоже из желания соблюсти вежливость, перед кем-нибудь на улице вот в такую же погоду как сегоДНЯ».
Одна замужняя греховодница однажды сделала интересное признание своей приятельнице. «У меня, — говорила она за всю мою брачную жизнь было двое любовников. Первый из них был так обольстителен, что заставлял меня забыть свои обязанности, второй же, наоборот, был так отвратителен, что побудил меня вспомнить об этих обязанностях».
Двое детей, мальчик и девочка, повздорили между собою, и мальчуган принялся изо всех сил колотить девчурку. «Молодец! — заметил кто-то из свидетелей этой сцены. — Подает надежды. Вырастет большой, хороший будет муж».
Во время первого свидания с любовником молодая дама с жаром распространялась о добродетелях своего мужа и о том, как она нехорошо поступает, обманывая такого прекраснейшего человека.
— Опять вы о своем муже! — с нетерпением перебил ее кавалер.
— Да, легко вам говорить, а поставьте-ка себя на его место!
— Да я только этого и добиваюсь, — отвечал кавалер.
Муж умирал. Имея кое-какие причины сомневаться в верности своей супруги, он, чувствуя приближение смерти, говорил ей: «Ты видишь, я умираю. Признайся же мне теперь, перед смертью, откровенно, ведь ты мне изменяла?» Супруга на некоторое время призадумалась и, наконец, в нерешительности проговорила: «Да… Хорошо, как умрешь, а если нет?»
Зять должен был сопровождать свою тещу в поездке с дачи в город. Жена, зная легкий нрав своего супруга, провожая его, говорила ему: «Ты, пожалуйста, дорогой не очень развлекайся». — «Развлекаться! — проворчал муж с досадой. — Велико развлечение ехать с тещей!»
Один господин каждый день на одном и том же месте, в, один и тот же час встречал одну и ту же нищенку, котораяI каждый раз просила у него милостыню, неизменно прибавляя при том, что она сегодня ничего не ела. Господин обратил внимание на это ее вечное заявление о том, что сегодня не ела, и однажды спросил ее: «Милая моя, ты каждый день го воришь, что ничего не ела. Выходит, что ты никогда ничего «егешь. Я удивляюсь, как ты после этого остаешься’жива?».
«О, мой добрый барин, — отвечала нищая, — я в самом деле ничего не ем до встречи с вами, а ем уж после, по вечерам».
Молодая вдова скоро после смерти мужа сильно закутила. Одна добрая знакомая дружески выговаривала ей: «Разве можно так вести себя! Ну, завела бы одного любовника, это еще куда ни шло. Но целый десяток!». — «Что делать, — оправдывалась вдова, — я должна исполнить последнюю волю покойного мужа: он на одре смертном заклинал меня никогда никому не принадлежать, и я обещала ему это».
Некая особа, носившая имя Магдалины, вела сначала весьма рассеянную жизнь, но потом покаялась, остепенилась,; вышла замуж. Но с тех пор доброе расположение покинуло ее навсегда. Она была вечно скучна, грустна, имела вид существа, ничего не ждущего от жизни. Один остряк говорил про; нее: «Вот Магдалина, которая, судя по всему, горько раскаивается в том, что раскаялась».
У одного богатого человека была дочь, до такой степени некрасивая, что надо было сосредоточить в себе всю отеческую нежность к собственному детищу, чтобы любить ее.; Но отец, как и подобало, очень ее любил, и, желая ее