Бронь пробита, рыцарь ранен,
Свет погас, разрушен замок,
Герцог в плен попал к корану,
крестоносцы задом, задом,
вечный тот Иерусалим
взял султан Саладин.
Изменяется причастие,
нет причастия — без участия,
нет без боли откровений,
нет и славы без гонений.
А султан Саладин —
первый, впрочем, и один.
Я всё спутал в голове,
мысли пляшут там чечетку,
да, конечно, внешне четко
складывается во вне
то, что складно жить внутри
столь обязано предельно.
Я еще пока при теле,
я не помер — посмотри!
…
А король Бурбон, что первый,
истрепал Парижу нервы,
пережил врагов своих…
Он, увы, как Генри третий
был зарезан: так на свете
завершается триптих:
слава, боль и смерть на пике-
капли крови в смертом лике,
коим вдохновлен мой стих.
…
А вы помните — Иешуа
искренне и крайне шустро
поругал их. Фарисей
каждый чем-то соблазнился,
как-бы заново родился
вопреки эпохи всей.
Мы меняемся: и рыцарь,
и султан красиво-лысый,
и Иешуа. Даже я…
Мы меняемся и в этом
апогей, простите, лета…
Ровненькая колея.