Улетая в Йемен, я взял в дорогу кипу газет, чтобы перечитать их — путь предстоял неблизкий, с пересадкой в Эмиратах, — так что времени на «кукование», чтобы дождаться нужного самолёта, было отведено много.

Улетая в Йемен, я взял в дорогу кипу газет, чтобы перечитать их — путь предстоял неблизкий, с пересадкой в Эмиратах, — так что времени на «кукование», чтобы дождаться нужного самолёта, было отведено много.

Вот там-то я и прочитал обвинение, а точнее любопытное предположение о том, что распад Союза писателей СССР, членом которого я являлся, как и распад самого СССР, не был случайным, это была акция. Тщательно продуманная, спланированная и успешно осуществлённая. И прежде всего самими писателями.

Утверждение это запало в голову — действительно, многое свидетельствует о том, что так оно и было.

Через пять или шесть дней пребывания в Йемене наша делегация решила съездить в провинцию Махвит, это примерно в полутора сотнях километров от столицы Саны.

Йемен — страна красоты редкостной, здесь, кажется, есть всё — и горы, и океан, и драгоценные коралловые острова, и тропические чащи, и долины, где растят кофе, хлеб и кат. Без ката йеменцы не обходятся. Кат — это особое растение, чьи листья содержат в себе некое бодрящее, даже веселящее вещество, при виде ката у всякого настоящего йеменца только слюнки текут. Когда-то кат был привезён сюда из Эфиопии, прижился, и ныне без этой жвачки, кажется, не принимается ни одно решение — начиная с объявления войны какому-нибудь слишком непутёвому, не признающему законов природы племени, кончая тем, стоит ли хозяину иного семейства, у которого на пиджаке оторвалась пуговица, покупать новый пиджак или же лучше пришить пуговицу к старому… Кат есть кат.

В Махвите местные крестьяне выращивают лучший в Йемене кат — самый вкусный, самый «горячительный», самый полезный (хотя от ката одно только удовольствие, пользы — никакой) — в общем, самый, самый, самый, и наш водитель специально сделал по дороге остановку около маленького базарчика, чтобы купить махвитского ката.

Губернатор провинции Ахмед-Али Мохсин уже ждал нас. Встреча проходила в небольшом зале, очень похожем на приёмную какого-нибудь нефтяного набоба, при стечении местного народа и камер телевидения. Губернатор прежде всего сообщил, что он — коммунист, и на несколько мгновений умолк — посмотреть, произведёт это впечатление на нас или нет? Впечатления это не произвело, хотя к заявлению мы отнеслись с уважением.

Оказалось, коммунист этот управляет провинцией очень даже неплохо, и никому нет никакого дела до его политических пристрастий, главное — чтобы хозяин был толковый, а Ахмед-Али Мохсин — толковый хозяин. То, что вместо Корана на ночь он читает Карла Маркса и предпочитает носить галстуки революционного красного цвета, никого не волнует, это даже не считается чудачеством и обсуждению не подлежит.

Когда настала моя очередь говорить, представлять делегацию, губернатор прервал меня и спросил в лоб:

— Вы — офицер?

Вопрос был, что называется, не по теме. Конечно, как всякий человек, окончивший когда-то высшее учебное заведение (давно это было, не помню уже когда), я имею офицерское звание, но в армии не служил и далёк от неё, как ворона от какой-нибудь певчей птицы: если им дать микрофон и устроить состязание, даже гадать не надо, кто выиграет, ведь максимум, чего может ворона — лапами скрести по асфальту, так и я… На мгновение я замялся. Была и другая причина заминки: писатели настолько дискредитировали эту профессию и само понятие «писатель» (наши писатели ныне стали «инженерами нечеловеческих душ»), так долго откровенно раздевались перед всей страной и неинтеллигентно тыкали друг в друга пальцами, что некоторые мои коллеги, стыдливые прозаики, используя ныне правило «чугунной лапы», представляются геологами, электриками, модельерами, учителями — по прежним своим профессиям, я тоже хотел это сделать, но застеснялся и сообщил — прозаик, мол, я… Переводчик перевёл: «Писатель».

Губернатор даже поднялся на мягком диване, обтянутом добротной кожей, — комната приёмов была обставлена по-восточному изысканно:

— Писа-атель? — проговорил он грозно, с львиным рыком и ткнул в меня указательным пальцем, будто стволом пистолета. — Так это вы, писатели, разрушили большую страну, которой ныне так не хватает в мире — Советский Союз? Так это вы взяли лопату в руки и закопали социализм? Вы, писатели, насколько я знаю, у себя даже собственный профессиональный союз разрушили… Вы это сделали, да? Вы?

Телекамеры снимали эту сцену, фиксировали пламенную речь губернатора. В тот же вечер запись эта попала на экраны йеменских «ящиков».

Я не знал, что ответить губернатору. Ведь он явно почерпнул где-то эту информацию, и сказал ему об этом не какой-нибудь молодой, но очень деловой поэт Петя Пупкин, который за две книжки — одну телефонную и одну записную — был принят в постперестроечную пору в ряды «художников слова» и получил заветное удостоверение, и явно не сорока (йеменская, естественно) крамольную весть принесла на хвосте — это губернатор где-то вычитал. Где-то об этом было написано. И не в одном издании.

Такое должно попасться на глаза несколько раз — необходимо долговременное воздействие, чтобы мысль эта засела в голове, обременённой многими заботами.

Конечно, со временем тайное станет явным, будет совершенно точно известно, какую конкретно роль (взвесят ведь с точностью до миллиграмма) сыграли бывшие советские писатели и в развале большой страны, и в похоронах социализма, и в закапывании собственной литературы (прежнего, кстати, уровня мы достигнем не ранее, чем лет через пятьдесят, профессия писателя безнадёжно утрачена, как и профессия, скажем, авиастроителя), и очень не хотелось бы думать, что люди, имевшие громкие имена, предали дело, которому служили, и ради чужого «одобрям-с» выставили на всеобщее посмешище свою родную матушку — литературу.

При разборке той имена всплывут обязательно, будут опубликованы свидетельские воспоминания, странички из чьих-нибудь дневников, найдутся и свои, увы, предатели — это уж обязательно, для писательской среды это стало привычным, — которые расширят круг фактов и имён. Действительно, очень уж умело и ладно были развалены и большой Союз под названием СССР, и союз маленький — СП, имевший хозяйство, к слову, совсем немаленькое.

Всё это обязательно всплывает, и очень бы не хотелось быть включённым в общий список «за компанию», как это сделал милейший человек — губернатор.

Я подумал, что разговор этот обязательно будет иметь продолжение — так оно и произошло, через два дня в Сане, в Союзе писателей Йемена. Раньше у нас в Москве и книги йеменские выходили, и делегациями мы обменивались, а сейчас вот уже скоро как двадцать лет — полная немота, пустота, будто на карте нет ни Йемена, ни России, и та добрая дружба, что была заложена когда-то (мы ведь здесь построили и глубоководный порт в Ходейде, и мощный цементный завод в Баджеле, проложили дорогу из Ходейды в Таизз, возвели три современных школы и подарили их стране — в общем, сделали много чего хорошего, и йеменцы об этом помнят, у нас же — провал в памяти, полная темнота, как после гайдаровской реформы), сведена на нет… Йеменцы удивляются: разве могут люди быть такими забывчивыми? Тем более, сделав столько доброго?

Оказывается, могут…